— Чудесно! — сказал Литси. — Не ходите в темные переулки на встречи с незнакомыми людьми.

— Ну, этого я никогда не делал!

Я осторожно спросил его, чем он занимается у себя в Париже.

— Боюсь, почти ничем, — сказал он. — Я совладелец картинной галереи. Большую часть своей жизни я провел, созерцая картины. Тот эксперт из Лувра, которого мы с Даниэль ездили слушать, — мой старый знакомый. Я был уверен, что ей понравится... — Он осекся. — Ей в самом деле понравилось, — сказал он, помолчав.

— Да.

Он развернулся на своем сиденье, чтобы лучше меня видеть.

— Там было много народу, — сказал он.

— Мы были не одни.

— Да, я знаю.

Литси не стал развивать эту тему. Вместо этого он неожиданно сообщил:

— Я был женат, но мы разошлись. Официально я все еще женат. Так что если кто-то из нас захочет вступить в новый брак, нам придется сперва развестись. Но у нее есть любовники, и у меня тоже... — Он пожал плечами. Во Франции это обычное дело.

— Спасибо, — сказал я после паузы. Он кивнул, и больше мы об этом не говорили.

— Я хотел бы стать художником, — сказал он через некоторое время.

— Я много лет учился... Я узнаю гениальное произведение, когда вижу его, но сам... Я просто малюю холсты краской, а настоящего дара у меня нет. Друг мой Кит, вам чертовски повезло, что вы можете и умеете делать то, что любите!

Я ничего не сказал — не знал, что сказать. Ездить верхом я умел с рождения — я даже не помню, когда я этому научился, и никогда не задумывался о том, каково мне было бы жить без всего этого. Я внезапно посмотрел на жизнь глазами Литси и понял: мне действительно чертовски повезло, именно поэтому я и счастлив, и мне следует смиренно благодарить провидение за эту милость.

Когда мы приехали на Итон-сквер, я предложил высадить его у подъезда, но Литси сказал, что проводит меня до гаража. Он напомнил мне про темные переулки и про осторожность.

— Ну ладно, — сказал я, а сам подумал, что в половине второго, когда я поеду за Даниэль, мне придется снова идти в тот самый темный переулок, и тогда мне будет угрожать куда большая опасность.

Мы с Литси вошли в дом. Даусон встретил нас в холле и сообщил, что принцесса и Беатрис разошлись по своим комнатам переодеться и отдохнуть.

— А Робби где? — спросил я. Даусон с легким неодобрением сообщил, что Робби слоняется по всему дому и нигде не задерживается дольше, чем на минуту. Я пошел наверх за новым телефоном и увидел, что Робби спускается с верхнего этажа.

— А вы знаете, что там, наверху, есть еще одна кухня? — спросил он.

— Да, я туда заглядывал.

— И еще пара слуховых окон. Я там устроил несколько ловушечек. Так что, если услышите, как наверху стреляют, берите людей и бегите туда.

Я заверил его, что непременно так и сделаю, и повел его вниз, показывать, как работает новый телефон.

Система телефонов в этом доме была простая и в то же время довольно запутанная: всего один номер, на котором висело с десяток аппаратов.

Звонили только три из них: тот, что стоял в гостиной, телефон в кабинете, где днем работала миссис Дженкинс, и телефон в цокольном этаже. Когда телефон звонил, тот, кто находился поблизости от одного из этих трех аппаратов, снимал трубку и, если спрашивали кого-то другого, связывался с нужным человеком по внутреннему переговорнику. Например, именно так Даусон в воскресенье сообщил мне, что меня спрашивает Уайкем. Все это было устроено затем, чтобы на каждый звонок к телефону не подходили человек по шесть одновременно. Из комнат для гостей можно было звонить в город напрямую, так же, как и из апартаментов принцессы и ее мужа.