|
— Он поплелся обратно к двери. — Угощайся, детка, если проголодалась. А Пинки что-нибудь нужно? — Он уже ушел. — Господи Боже, что только творится в этом доме? — Он остановился на пороге и еще раз взглянул на нее, она стояла с беспомощно повисшими руками около потухшей печки. — Ты-то ведь не горишь желанием поработать? — Нет, — с сомнением в голосе ответила она. Дэллоу был озадачен. — Не хочу я к тебе приставать, — сказал он, — ты девушка Пинки. Давай, начинай, растопляй печку, если хочешь. Я утихомирю Джуди, если она разлается, но одному Богу известно, где ты достанешь уголь. Ведь эту печку с марта не топили. — Я не хочу занимать чужое место, — возразила Роз. — Я спустилась вниз... Я думала... надо растопить ее. — Не к чему тебе и стараться, — ответил Дэллоу. — Вот что я тебе скажу, это дом полной свободы... — И добавил: — Ты не видала, не возится где-нибудь такая рыжая потаскушка? — Я не видала ни души. — Ну ладно, — сказал Дэллоу. — Мы еще увидимся. Она снова осталась одна в холодной кухне. Не к чему стараться... Дом полной свободы... Она прислонилась к выбеленной стене и заметила старую липкую бумагу от мух, висевшую над кухонным шкафом; кто-то давным-давно поставил мышеловку около дыры в полу, но приманку стащили, а капкан захлопнулся впустую... Люди лгут, утверждая, что неважно, спишь ли ты с мужчиной или нет. После боли к тебе приходит все — свобода, независимость, новизна. В груди ее шевельнулась робкая радость и что-то похожее на гордость. Она решительно открыла дверь кухни и там, на лестнице ведущей в подвал, увидела Дэллоу и ту самую рыжую потаскушку, которую он называл Джуди. Они стояли, слившись в поцелуе, поза их выражала неистовую страсть — они словно стремились нанести друг другу величайший вред, на который каждый из них был способен. На женщине был темно-розовый халат с пучком пыльных бумажных маков — реликвия, сохранившаяся еще со Дня поминовения. В то время как их губы впивались друг в друга, часы приятно пробили половину. Роз смотрела на них, стоя у подножья лестницы. За одну ночь она прожила целую вечность. Теперь она знала об этом все. Женщина заметила ее и оторвала губы от губ Дэллоу. — Ну вот, — проговорила она, — а это еще кто такая? — Это девушка Пинки, — объяснил Дэллоу. — Рановато ты поднялась. Проголодалась, что ли? — Нет. Просто я подумала... может, мне печку растопить. — Мы не часто топим эту печку, — ответила женщина, — жизнь слишком коротка. Вокруг рта у нее были маленькие прыщики. Она казалась чрезвычайно общительной. Пригладив рукой свои волосы, она спустилась вниз по лестнице к Роз и прижала к ее щеке губы, влажные и цепкие, как морской анемон. От нее слегка пахло застоявшимися духами «Калифорнийский мак». — Ну, дорогая, — воскликнула она, — теперь ты одна из наших. — Широким жестом она как бы представила Роз полуголого мужчину, темную пустую лестницу, убогую кухню. Затем зашептала тихо, так, чтобы Дэллоу не мог ее расслышать: — Ты ведь никому не скажешь, милочка, что видела нас? Билли взбесится, а ведь в этом ничего нет плохого, право же, совсем ничего. Роз молча кивнула головой; эта чужая страна слишком быстро ее засасывала — едва успела пройти через таможню, как уже подписаны документы о гражданстве и она внесена в список призывников... — Ты просто прелесть, — воскликнула женщина. — Любой друг Пинки — всем нам тоже друг. |
