|
— Будем надеяться, что чиновник-регистратор возьмет решение на себя. — Вот уж никогда не думал, что это так трудно, — сказал Малыш. — Может быть, мне лучше действовать другим путем? — Дайте срок, — возразил Друитт, — все можно устроить. — Отеческая улыбка обнажила винный камень на его зубах. — Скажите только одно слово, дитя мое, и я вас быстро поженю. Доверьтесь мне. — Он встал; его полосатые брюки напоминали брюки свадебного гостя, взятые напрокат у Мосса специально ради этого торжества; он прошел через комнату, улыбаясь желтозубой улыбкой, как будто направлялся к невесте, чтобы поцеловать ее. — Не дадите ли вы мне гинею за консультацию, нужно сделать кое-какие покупки... для супруги... — Вы что, женаты? — спросил Малыш с неожиданным интересом. Ему никогда и в голову не приходило, что Друитт... Он вглядывался в его улыбку, в желтые зубы, в изборожденное морщинами, потрепанное, не внушающее доверия, лицо, как будто все это могло подсказать ему... — В будущем году моя серебряная свадьба, — ответил Друитт. — Двадцать пять лет играю я в эту игру. В дверь просунул голову Кьюбит и сказал: — Пойду пройдусь. — Он усмехнулся. — Ну, как дела с женитьбой? — Подвигаются, — ответил Друитт. — Подвигаются. — Он похлопал по портфелю, как будто это была пухлая щечка смышленого ребенка. — Скоро нашего юного друга окрутят, вот посмотрите. Во время этого разговора Малыш думал, откинувшись на грязную подушку и положив ногу в ботинке на розовое стеганое одеяло: «Это ведь не настоящая женитьба, это только для того, чтобы хоть на время заткнуть ей рот». — Ну, пока, — сказал Кьюбит, стоя в ногах кровати и ухмыляясь. Роз, маленькое преданное невзрачное личико, сладковатый вкус человеческой кожи, волнение в темной каморке возле полки с молодым бургундским... Он лежал на кровати, и в нем поднималось чувство протеста: только не теперь, только не с ней. Если это когда-нибудь и должно случиться, если по примеру всех и ему придется вступить в эту скотскую игру, то пусть это будет, когда он состарится, когда ему уже не к чему будет стремиться, и с кем-нибудь таким, из-за кого другие смогут ему позавидовать. Только не с такой недозрелой, простоватой, с такой же неопытной, как он сам. — Скажите одно слово, — продолжал Друитт, — и мы это обделаем. Кьюбит ушел. — Возьмите фунтовую бумажку, вон там, на умывальнике, — сказал Малыш. — Я тут ничего не нахожу, — угодливо ответил Друитт, перекладывая зубную щетку с места на место. — В мыльнице... под крышкой. В дверях показалась голова Дэллоу. — Привет, — сказал он Друитту. — Что там такое со Спайсером? — обратился он к Малышу. — Дело рук Коллеони. Пришили его на ипподроме, — ответил Малыш. — Меня тоже чуть было не пришили. — И он поднял забинтованную руку к порезанной шее. — Так ведь Спайсер в своей комнате. Я слышал, как он там возится. — Слышал?! — воскликнул Малыш. — Ты что выдумываешь? Второй раз за этот день он испугался; тусклая лампочка освещала коридор, лестницу и стены, небрежно покрашенные коричневой краской. Он почувствовал, что кожа у него на лице передернулась, как будто ее коснулось что-то отвратительное. Ему захотелось узнать, можно ли увидеть и потрогать этого Спайсера или его можно только слышать. Он встал с кровати. Что бы там ни было, а это нужно встретить лицом к лицу... Не говоря ни слова, он прошел мимо Дэллоу. |
