|
Но главное — никто из курсантов пока что не пострадает.
Шереметева подняла руку, держа артефакт на уровне груди. Её лицо оставалось спокойным, но вокруг неё начала сгущаться энергия Искажений. Я чувствовал, как эти нити проникают в её эфирное тело.
— Лариса Георгиевна, это опасно! — причитал Сумароков. — Артефакт может оказаться слишком сильным для одного человека! Вы достаточно его держали. Верните предмет в коробку!
Она спокойно на него взглянула и покачала головой.
— Сумароков, отставить. Вы помните, сколько я схватила на Петропавловке? И ничего, жива.
И тут я понял, что она хотела сделать. Ее замысел был не просто в том, чтобы потихоньку получить определенную дозу силы. Да, она уже понемногу получала и раньше, когда была в других местах концентрации силы. И, очевидно, она решила, что ее организм может справляться с небольшими дозировками, пусть и при помощи ртути. Сейчас она хотела проверить, сможет ли поглотить эту энергию.
— Ваше превосходительство, — я шагнул к ней. — Прошу вас, осторожнее. Я рядом и смогу помочь, но если вы действительно хотите совершить столь мощное поглощение, это может вывести вас из строя.
Она кивнула, сосредотачиваясь на взаимодействии с энергией. Ланской непечатно выругался.
Шереметева, не колеблясь, закрыла глаза и сосредоточилась, погружаясь в поток энергии, словно проверяя свои силы против него. Несколько мгновений прошли в полной тишине, пока мы все стояли, затаив дыхание.
Великий князь, все это время шокированно наблюдавший за этой импровизацией, покосился на меня.
— Алексей, прошу прощения. Но это нормально, что я тоже чувствую… Точнее, вижу. Как бы так выразиться… Ауру?
Так. Стоп.
ЧТО?
Я резко обернулся к дяде.
— Погодите-ка, Федор Николаевич. Еще раз.
— Он вон же она, зеленая такая. Камень в руке ее превосходительства светится ярче всего. Но рука — тоже. И вот это свечение медленно расползается…
Я едва верил собственным ушам. И, видимо, в этот момент мое лицо так вытянулось от удивления, что дядюшка забеспокоился.
— Алексей, вы в порядке?
— Я-то да, а вот вы…
Охренеть! Других слов я и подобрать не мог. Редчайшее проявление дара чувствительности — возможность визуально вдеть силу Искажения. Обычно ее видно только в моменты мощных выбросов — например, в только что открывшейся аномалии. Либо когда концентрация слишком высока.
Но фон, тем более остаточный, обычно просто ощущается. Как правило, на уровне «горячо-холодно». Даже я не мог видеть остаточный фон — только чувствовал.
— Ваше превосходительство, довольно!
Сумароков с усилием оторвал короб из тяжелого сплава и поднес к руке Шереметевой. Та успела поглотить достаточно, чтобы в ближайшую неделю завидовать мертвым. Женщина с трудом разжала пальцы, и белесый камень со стуком упал на дно короба. Сумароков тут же захлопнул крышку и убрал его подальше.
— Ну вот и все, — улыбнулась она и, как ни в чем не бывало, устроилась в своем кресле у рабочего стола. — Теперь ждем проявлений. Насколько понимаю, первые признаки появятся через несколько часов.
Шереметева сидела в кресле, выглядя иссушенной и измотанной после эксперимента. Я смотрел на неё, с трудом сдерживая негодование.
— Это безрассудство, — заявил Сумароков, проверяя её жизненные показатели. — Вы — командир Спецкорпуса. В случае провала на вас слишком многое замкнётся.
Шереметева слегка улыбнулась, но её улыбка была усталой.
— Ланской справится, если что-то пойдёт не так, — ответила она. — У Боде все документы на случай утраты мной дееспособности.
— Вы говорите о себе так, словно можно просто заменить генерала на поле боя, — возразил маголекарь, сжав кулаки. |