|
Убежден, о народниках ты слыхал лишь то, что они шли по неверному пути. Разве нет? – Может, по верному шли? – Нет, а что ты все таки о них знаешь? Или о дворянине Радищеве? Или об аристократе Чаадаеве? Шелехес вздохнул, свернул цигарку. – Я вот что думаю, Александрович… Нам важно, чтобы в народе – до победы революции в мировом масштабе – любовь была к республике и ненависть к врагам. А как победим, и с интеллигентами твоими разберемся, всех по полочкам расставим. Я нутром понимаю, чего ты хочешь. Но ты и нас пойми. Хлеба нет. Заводы стоят. Тут золота брали при Николашке тридцать пять тысяч килограммов в год, а мы еле еле три тысячи скребем. Драг нет, лошадей нет. Ничего нет. А все одно, Карскую экспедицию мы снарядили? Снарядили. Корабли провели в Европу? Провели. Университет открыли? Открыли, а ведь его тут, в Иркутске, уж семьдесят лет твои интеллигенты хотели открыть. Восточносибирское геологическое отделение наладили? Наладили. Экспедиции в этом году в тайгу пошли: за марганцем, за углем, за железом, золотишком. Картинную галерею открыли? Открыли, хоть и с твоей помощью… Это, кстати, я на себя риск взял. Накормим народ, оденем, отобьем от китайца с японцем – тогда другое дело. А сейчас ты смуту можешь своими разговорами внести, смуту, Александрович, а она кровава и тебя же первого изничтожит… – Шоферу в затылок бей, – сказал Тарыкин Ульяну. Выстрел грохнул гулко, покатился по тайге многоголосым, высоким эхом. Шофер свалился грудью на руль, машину повело в тайгу, ударило передком о ствол дерева. Шелехес вытащил маузер и сказал Владимирову: – Приляг, они сейчас по нас бить будут. Владимиров перегнулся к шоферу, обнял его за плечи, потянул на себя. Парнишка легко подался назад: под ухом была маленькая черная дырочка, а правый висок разбит. Кровь пульсировала в громадной рваной ране. – Возьми у меня под ногами карабин, – сказал Шелехес. – И вылазь из машины, в тайгу побежим. Он спрыгнул на землю. Раздался второй выстрел. Шелехес охнул и выронил маузер: рука была перебита в локте. И тогда из за деревьев вышли Тарыкин, Ульян и еще пятеро. – Здорово, комиссары! – сказал Тарыкин. – Больно рученьку, кучерявый? «Пароход по морю ходит, сверху лебеди летят», – вдруг до боли ясно услышал Осип. Он сказал: – Здесь только один комиссар. Старик беспартийный. – А чего ж он с тобой катается? – удивился Тарыкин и подтолкнул Шелехеса стволом винтовки. – Пошли в тайгу. – Прощай, Александрович, – сказал Шелехес. Тарыкин спросил Владимирова: – Вы кто? Комиссаров мы вешаем, попутчиков расстреливаем, обманутых освобождаем. – Обманутый он, обманутый, – простонал Шелехес, потому что кровь из локтя хлестала безостановочно. – Я никем не обманут, – сказал Владимиров шепотом. Откашлявшись, он повторил: – Я никем не обманут, граждане. – Если обманутый – пусть уходит, – сказал Ульян, – у него лицо наше, с добротой… Хорошее у него лицо. – Повторяю: я никем не обманут! – сказал Владимиров. Тарыкин, легко развернувшись, ударил Осипа прикладом по лицу, и тот упал. – Ну, бандит, – прохрипел Шелехес, – ну, паскуда, революционный народ тебя настигнет! А вы, дурни, чего с этой белой костью идете? Он же помещик! Вяжите его, гада! Тарыкин засмеялся: – Пропагандист агитатор? Тогда вешать не будем. Как Джордано Бруно – на костер. Пусть отречется. Как, дедушка, интересно будет посмотреть, а?! Владимиров не ждал того, что он сделает, – это получилось неожиданно для него самого, – он плюнул в лицо Тарыкину. |
