Кличка исчерпывающая характеристика для него. Этого юного ниггера… – он показал на Мартина, которые строил Ким глазки, как давней знакомой… – мы зовем Кучерявым. Думаю, не надо пояснять почему. Твоего приятеля мы все называем Гризли – он настоящий медведь. А этот вот скромник в углу – Картоха… Если не считать Гризли, Картоха самый умный из нас. Этот араб у нас зовется по-царски… Навуходоносор поклонись девушке… – Тощий сталкер, заросший курчавой, черной бородой, кивнул. – Ну вот и вся компания… Садись, Дейли, к столу. Хочется есть – ешь. Хочется пить – пей. Главное держи уши открытыми. Будем совещаться.
Сталкеры потеснились, и Ким уселась между Мартином-Кучерявым и Строговым-Гризли. Кто-то протянул ей только что вскрытую банку с пивом, кто-то подвинул чистую тарелку. Есть Ким не хотелось, но из вежливости она пригубила теплого, отвратительного на вкус пива. На нее никто не обращал внимания, потому что Папаша Линкольн вывел на экран большого телевизора, который служил монитором навороченному компьютеру, плохонькую спутниковую карту Хармонтской Зоны. Хозяин квартиры взял лазерную указку, принялся елозить красной точкой по изображению, намечая маршрут движения группы. Специфическая сталкерская терминология так и сыпалась из него. Другие участники поддакивали, вставляли свои замечания и предложения. Ким ровным счетом ничего не понимала, но старательно слушала.
Вдруг она поняла, что в комнате есть еще кто-то. Увлеченные обсуждением, сталкеры ничего не замечали, но Ким явственно ощутила присутствие постороннего. Она повертела головой, пытаясь обнаружить таинственного невидимку, но тщетно. И это незримое, но явственное пребывание в комнате чужака показалось Ким страшнее всех счастливчиков вместе взятых. Она хлебнула пива, чтобы промочить внезапно пересохшее горло, схватила Гризли за рукав и резко дернула.
– Что с тобой? – спросил русский.
– Мы не одни… – пролепетала она.
– Конечно, крош…
Гризли осекся на полуслове. Зашелестели плотные портьеры, занавешивающие окно, и перед остолбеневшими сталкерами возник высохший, черный как уголь, едва подернутый седой золой, старик. Ким мгновенно узнала его – это был нищий с бульвара, который под гитару распевал религиозные гимны.
– Не помешал? – осведомился он бесцветным голосом.
– Гуталин! – в тоне Папаши Линкольна совсем не чувствовалось удивления.
– Умеешь ты жить, Вебер, – проговорил старик, игнорируя правила конспирации. – Нажил добра на сатанинских дарах… Как будто не знаешь, что все обретенное в Зоне – есть дьявольский соблазн и пропуск в геенну огненную…
– Знаю, Гуталин, – отозвался Папаша Линкольн, – но человек слаб, а я, признаться, люблю все изящное.
– Водится за тобой такой грешок… – продолжал старый негр. – Впрочем, сатана могущественен, он и не такие души улавливает в свои сети… А с твоей душонкой он продешевил… Пропуск в ад тебе выписали еще на Кубе, Вебер, где тебя давно бы скормили акулам, если бы не нашлись заступники в Пентагоне…
– Кто сам без греха…
– Да, вы все тут грешники, – произнес Гуталин тем же бесцветным голосом, – включая эту белую мисс… Крокодилы тоже чувствуют боль, детка… Их невинные души взывают об отмщении…
Кимберли Стюарт хотела постучать себя по лбу, но Строгов вовремя перехватил ее руку. От проницательного взгляда страшноватого старика не укрылось и это.
– Заступник… хе-хе… – хихикнул он. – Нравится тебе девочка – понимаю… Но кокс тебе нравится больше, русский… И ради лишней понюшки ты продашь кого угодно… Зачем ты тащишь это дитя на заклание, а, Майкл? Думаешь, ее менструальная кровь угодна твоему черному богу?. |