По шее пробежала горячая струйка крови, и стервец торжествующе взвыл.
КРОВЬ! Горячая, терпкая, невыносимо желанная! Жилы гаденыша просто звенели от переполнявшей их крови защитников цитадели. Я сорвал мерзавца с плеча вместе с зажатым в зубах клочком моей плоти и, наслаждаясь, медленно погрузил клыки в пульсирующее горлышко. Кожа, еще секунду назад упругая и розовая, вмиг стала дряблой и морщинистой шкурой неумирающего. Хрустнули перекушенные позвонки, и голова упыренка отлетела к стене.
Выкаченные глаза безумно вращались в орбитах. Наваждение схлынуло. Я снова стал самим собой и гадливо сплюнул – в пасти воняло протухшей мертвечиной.
Схватка постепенно обретала характер методичного истребления, но я никак не мог успокоиться – перед глазами по‑прежнему маячило безжизненное тело Кольцова. Какого черта я расслабился? Почему оставил парня одного, без охраны? Ведь знал же, что после самума он слаб, как новорожденный щенок!
Из незамеченного доселе узкого прохода выплеснулась визжащая орава упырей, почему‑то гораздо чаще оглядывавшихся назад, нежели обращавших внимание на нас с Антонычем, но мне было не до странностей их поведения. Я люто бросился навстречу выплеснувшимся из полутьмы коридора упырям и размашистым ударом когтей располосовал оказавшихся в пределах досягаемости. Упыри по‑прежнему почти не обращали на меня внимания, а, испуганно вереща, старались убраться подальше от преследовавшего их ужаса. Кто там еще? Василиски с холма?
В глубине коридора пронеслась гудящая полоса коптящего пламени, и на меня дохнуло волной жара. Следом донесся содрогнувший стены разъяренный рев и тяжелый топот. Я приготовился к встрече с огнедышащим противником, но вид несущегося по коридору монстра заставил меня отпрянуть в сторону – никто, даже в горячке боя, не попрет без оружия на оснащенный огнеметом танк!
Тяжелый удар отшвырнул меня с пути Свиридова, но ящер замер и, склонив голову набок, внимательно всмотрелся в бегущего навстречу – в правой лапе монстра сверкала неразлучная с хозяином двухлезвийная секира‑лабрис! Ну конечно! Перед нами был очередной шедевр лекарского искусства Антоныча – Кандис в своей новой ипостаси!
Увидев нас, Кандис притормозил и замахнулся секирой.
– На себя посмотри! – презрительно уркнул я. – Размахался тут, понимаешь…
Кандис понял, а может, Антоныч что‑то сообщил ему телепатически – в последнее время, как мне показалось, его связь с бывшими подопечными стала носить некий магический оттенок. В любом случае, наш огнедышащий дракон опустил совершенно ненужный при тридцатисантиметровых когтях топорик и прошипел, обращаясь ко мне:
– От урода слышу!
Нашу содержательную беседу прервала волна осмелевших или еще не успевших познакомиться с Кандисом упырей. Ярость вновь застлала мой разум кровавой пеленой. Я вспомнил о погибшем Олеге. Как вовремя появились, поганцы! Жажда мести требовала новых и новых жертв. Я задыхался. Сюда, мерзавцы! Я здесь! Разбегаются, сволочи! Из глотки вырвался полный разочарования рев, и я бросился вдогонку – Антоныч справится и без моего вмешательства. Этому ящеру руку в пасть не клади. Как и дракону‑Кандису.
Недолгая пробежка вывела меня в небольшой богато украшенный и ярко освещенный зал, сплошь заваленный трупами личной охраны Астиага. Особенно кучно они лежали у выбитой двери, куда вбегали упыри, влекомые манящим запахом потоков льющейся по полу крови. Из‑за двери послышался сдавленный девичий вскрик. Сердце мое дало сбой – голос дочери наместника! Не позволю!!! Одним прыжком я пересек зал и влетел в полутемную комнату за выбитой дверью.
В ноздри ударил стойкий аромат дорогих благовоний, жутко смешавшийся с запахом парного человеческого мяса. Роскошная кровать под шелковым балдахином, настенная лепная рама с застрявшими в ней осколками зеркала, гобелены на стенах – все говорило, что это девичья спальня, но в ее центре, забыв об окружающем, урчал и хлюпал, захлебываясь кровью жертвы, раздувшийся, как пиявка, упырь. |