В основном их воспоминания сводились к вопросу, кто что слышал или кто что сумел увидеть в щели фуры.
Слава богам, моя встреча с четырьмя красно-синими прошла для них незаметно. Сам я объяснил, что не успел спрятаться в фуре после разговора с графом и залез за камни, где и пролежал всё время боя. Недоверия к своим словам я не заметил. Собратья по ремеслу были даже рады, что я оказался таким же, как они. То есть совсем не героем. Ну проявил вовремя таланты на глазах у господина — поймал момент и вошёл в фавор. Молодец. Будь они на моём месте, действовали бы точно так же. Уверен, что о моём поведении в этой опасной ситуации, и не только моём, а всех слуг, скоро станет известно графу. Во всяком случае, принцип «не успел доложить первым, — кусай локти» действует в лакейской среде незыблемо.
Впрочем, от слуг никто не ждёт героического поведения в сражении. Важно, что с этой стороны я мог не беспокоиться. Похоже, для всех я из образа обычного повара, чуть-чуть травника, не вышел. Другой вопрос, что заметили граф и воины? Я, правда, был немного занят, но вроде не слышал ничего похожего на высказывание: «А этот повар силён. Как он тех четверых уложил!» Буду надеяться, что никто в горячке не заметил. Тем более моё сражение с врагом состоялось в стороне от основных событий. Удивленных возгласов о странной гибели врагов, убитых моей целительской секирой, тоже не слышал. Думаю, никто не стал внимательно рассматривать трупы, а бросили их валяться так, как лежали, просто собрав оружие.
Ну а насчёт лечения бойцов я и вовсе не беспокоился. Ничего такого, что не мог бы сделать травник, я не натворил. Стоп. Отрубленная рука. Пока не забыл, я достал соответствующий амулет из сумки костоправа, которая теперь принадлежала мне по праву, и разрядил его. Всё. Теперь, если даже встретится знахарь или травник, всегда можно сказать, что я использовал амулет. Не верите? Да вот же он — разряженный!
На стоянке я ещё некоторое время ненавязчиво присматривался к воинам, но всё было как обычно, пока не подошло время готовить ужин. Тут я заметил, что люди стали потихоньку нервничать, бросать на меня осторожные взгляды, а когда я привычно начал выкладывать разделочные доски, доставать приправы и править поварские ножи, ко мне подошёл один из ветеранов десятников и сказал:
— Ребята очень благодарны вам, господин травник, за то, что вы им помогли. Без вас Фронис точно остался бы без руки. Да и некоторые другие не дожили бы до рассвета. Я-то понимаю немного в ранах. Так что, господин травник, ребята не обидятся, если вы отдохнете, а ужин состряпает Кримус. Мы уж как-нибудь. — И он выжидательно посмотрел на меня.
Я, в свою очередь, удивлённо смотрел на него. По моему мнению, ничего особенного я не сделал. Да, я заметил восхищенные взгляды сразу после оказания помощи. Но я и сам не уставал откровенно восхищаться профессионализмом людей, наблюдая, как они работают. Завораживающее зрелище. И если мне что-то нравилось, никогда не считал зазорным открыто сказать об этом. Правда, встречал я и таких, кому найти изъян в чём-либо представлялось задачей первостепенной важности. Полагаю, эти персоны столь не уверены в себе, что втайне страшно боятся критики своего выбора. Помню, учитель Лабриано, когда к нему пришла старшая травница с жалобами на новую ассистентку, послушав её пару минут, прервал со словами:
— Впредь, почтеннейшая, жалуясь на своих подопечных, начинайте с их положительных качеств и только потом говорите, что вас не устраивает. Неужели эта девушка — такое чудовище, что ничего хорошего сказать о ней нельзя? Или вы плохо её знаете? В этом случае как вы можете решать её судьбу?
Это был урок и мне. Невозможно увидеть целое, рассматривая только один его бок — самый выпирающий.
Десятник, заметив, что я не понимаю его, пришёл мне на помощь:
— Вы молоды и в боях, видно, не бывали. |