|
И вот в одно солнечное и холодное февральское утро Кларисс провожает детей в школу, ждет, когда муж уедет на работу, потом надевает свое красивое красное пальто и пешком отправляется на авеню Жоржа Манделя. Идти недалеко, они часто с детьми и мужем ходят туда. Но после Рождества Кларисс еще не была у свекрови. Она вообще старается видеться с ней пореже с тех пор, как та потребовала, чтобы она вычеркнула Джун из своей жизни… Кларисс идет быстро, ее сердце часто бьется, но она не замедляет шаг, она хочет как можно скорее дойти до места. Она поднимается до лестнице и нажимает дрожащим пальцем на дверной звонок. Гаспар, ее единственный друг, открывает ей дверь и улыбается. Кларисс говорит, что ей нужно увидеться с мадам по срочному делу. Мадам в маленькой гостиной заканчивает завтракать. Одетта спрашивает у Кларисс, выпьет ли она чаю или кофе. Кларисс отказывается, она зашла на минутку, поговорит с мадам и уйдет. Мсье Робер дома? Нет, мсье в отъезде. Бланш сидя просматривает свою почту. На ней шелковое кимоно, на голове бигуди. При виде Кларисс ее лицо мрачнеет. Бланш приказывает Одетте закрыть дверь и не беспокоить их. Потом она встает. Она сует под нос Кларисс фотографии и вопрошает: «Вы знаете, что это? Это вам ни о чем не говорит?» – «Да, знаю, – отвечает спокойно Кларисс, – на этих снимках мы с Джун, вы следили за нами». Бланш вне себя. Да кто она вообще такая? Ни образования, ни манер! Франсуа нашел ее чуть ли не на помойке! Дочь грубых, вульгарных крестьян! Замарашка! «Да, у меня есть фотографии, свидетельствующие о вашем отвратительном поведении. Вот они, могу вам показать. Все, все здесь: когда вы с ней встречались, где вы с ней встречались. И я отдам все это Франсуа, пусть знает, на ком он женился, пусть знает, что его жена не достойна воспитывать его детей!» Кларисс спокойно отвечает, что не боится ее. Бланш не остается ничего другого, как исполнить свою угрозу – поставить в известность Франсуа, Робера, Соланж, да хоть весь мир, если ей так хочется. «Я люблю Джун, а Джун любит меня, и мы хотим провести остаток наших дней вместе, и мои дети будут жить с нами. Что бы ни случилось, мы не будем больше прятаться, не станем врать. Я сама обо всем расскажу Франсуа. Мы разведемся, со всей возможной осторожностью объясним ситуацию нашим детям. Франсуа мой муж, значит, я сама должна все ему рассказать, поскольку я его уважаю». Яд течет в жилах Бланш, он готов выплеснуться наружу – беспощадный, смертоносный. «Да что вы знаете об уважении? Что вы знаете об истинных ценностях? Вы – гнусная развратница, вот вы кто! Я не позволю вам марать наше имя своими лесбийскими связями! Вы перестанете встречаться с этой женщиной и будете делать все, что вам прикажут. Вы сохраните свое семейное положение».
Анжель нежно разворачивает меня к себе, чтобы я мог видеть ее лицо. Она берет мое лицо в ладони и долго-долго на меня смотрит. – Ты уверен, что именно так все было, Антуан? – спрашивает она меня ласковым голосом. – Я много об этом думал. Это ближе всего к правде. Она встает и идет к камину, прижимается лбом к камню, потом оборачивается ко мне. – Ты поговорил об этом с отцом?
Когда я пришел, они с Режин ужинали, сидя перед телевизором. Смотрели новости. Диктор как раз что-то рассказывал о грядущих выборах в США. Что-то об этом высоком поджаром кандидате в президенты, почти что моем ровеснике, которого люди называли черным Кеннеди. Отец смотрел телевизор молча, он выглядел усталым. Есть ему не хотелось, но горку таблеток так или иначе нужно было принять. Режин шепнула мне, что через неделю мой отец ложится в больницу. – У него сейчас тяжелый период, – добавила она, с удрученным видом качая головой. Когда с ужином было покончено, Режин ушла в другую комнату, чтобы позвонить подруге. |
