Завтра, в понедельник, и в необозримом будущем его ждет вереница жутких вечеров, похожих на пробки на бесконечном автобане. Точная копия прошедшего года, который он уже прожил, терзаясь одиночеством, грустью и отвращением к самому себе.

В очередной раз Антуан задался вопросом, а была ли удачной идея вернуться в места, где они бывали детьми. Стоило ли вызывать из прошлого глаза матери, ее голос, ее смех, ее легкую походку? Почему бы не повезти Мелани в Довиль или Сен-Тропе, в Барселону или Амстердам, неважно куда, лишь бы семейные воспоминания не смогли последовать за ними, не смогли разбередить им душу? Он обнял сестру за плечи и предпринял неловкую попытку погладить, словно говоря: «Перестань грустить! Ты все испортишь». Но она даже не улыбнулась. Мелани повернула голову и внимательно на него посмотрела. Что она хотела увидеть в его взгляде? Ее губы приоткрылись, но сразу же сомкнулись снова. Поморщившись, она покачала головой и вздохнула.

– Что с тобой, Мел?

Она улыбнулась, но Антуану совсем не понравилась эта натянутая улыбка, которая исказила ее губы, придав лицу еще более грустное выражение.

– Ничего, – прошептала она ветру. – Ничего…

И только когда пришло время сложить чемоданы в багажник, ее настроение, казалось, переменилось к лучшему.

По дороге, пока он вел машину, Мелани сделала несколько телефонных звонков и сидела, напевая старую песню «Bee Gees». Чувство глубокого облегчения вдруг снизошло на Антуана. С Мелани все в порядке. Все будет хорошо, а во внезапной смене настроения виновата головная боль… Просто неприятный момент, который уже прожит, уже забыт.

После долгой паузы Мелани заговорила первой:

– Антуан, мне нужно кое о чем тебе рассказать.

Ее голос прозвучал так тихо, что он повернулся на сиденье, чтобы лучше ее видеть. Она смотрела вперед, на дорогу. Лицо было напряженным, губы сжаты. Снова повисла пауза.

– Ты можешь рассказать мне все, что угодно, – тихо и ласково произнес Антуан. – Не волнуйся.

Он заметил, что костяшки ее пальцев, сжимавших руль, побелели, и ощутил, что его сердце забилось быстрее.

– Я думала об этом весь день, – быстро проговорила Мелани. – Прошлой ночью, в отеле, я все вспомнила. Это касается…

Доктор ждет, когда же я наконец отвечу на ее вопрос: «Что она вам сказала?» Но я не могу повторить слова, которые Мелани произнесла перед тем, как машина слетела с трассы. Врача это не касается. Я не хочу никому об этом говорить, по крайней мере сейчас. У меня болит голова, а глаза красные, раздраженные и все еще полны слез.

– Можно ее увидеть? – наконец спрашиваю я у доктора Бессон, нарушая повисшую между нами тяжелую тишину. – Я не могу сидеть здесь, мне нужно ее увидеть.

Она качает головой и говорит твердо:

– Вы увидитесь с ней завтра.

Я тупо смотрю на нее.

– Вы хотите сказать, что мы не сможем сейчас уехать?

Теперь очередь доктора смотреть на меня озадаченно.

– Ваша сестра чуть не умерла, вы это понимаете?

Я сглатываю. Я плохо себя чувствую.

– Что?

– Пришлось ее прооперировать. У нее проблемы с селезенкой. И сломано несколько грудных позвонков.

– Что это значит?

– Это значит, что она какое-то время побудет здесь. А когда ее можно будет перемещать, мы на «скорой» отвезем ее в Париж.

– И когда же?

– Наверное, недели через две.

– Но я думал, с ней все хорошо!

– Именно так.