– В Париже у нее будут лучший уход и лучшие врачи. Она не может здесь оставаться! – изрыгает мой отец.

Бенедикт Бессон слушает, не моргая, но по тому, как дергается уголок ее рта, я понимаю, что удар был сильным. Она молчит.

– Я хочу видеть вашего начальника! Человека, который отвечает за это заведение.

– Начальника нет, – отвечает доктор Бессон, не повышая голоса.

– Как это нет?

– Это моя больница, и я руковожу ею. Я несу ответственность за это лечебное учреждение и за каждого пациента, который в него попадает, – говорит она уверенно и твердо.

И мой отец наконец затыкается.

Этот фонтан эмоций смущает Мелани. Ей не хочется видеть на его лице смятение и слезы, поэтому она отводит глаза. В течение многих лет наш отец не проявлял никаких чувств, за исключением гнева и недовольства. И нужно было попасть В аварию, чтобы снова увидеть нежного и внимательного отца, который был у нас до смерти нашей матери.

Мы молчим. Доктор выходит из палаты и прикрывает за собой дверь. При виде своего отца, припавшего к руке дочери, я вспоминаю случаи, когда мне приходилось оказывать первую помощь собственным детям. Вот Люка расшиб лоб, упав с велосипеда. Вот Марго упала с лестницы и сломала ногу. А вот Арно, у которого сильный жар. Метания, паника, лицо Астрид, белое как мел. И наши руки, сжимающие руки детей.

Я смотрю на отца и осознаю, что впервые за много лет между нами установилась связь. Он ни о чем не догадывается, ничего не видит. Мы пьем из одного бездонного источника страха, который понятен только тому, у кого есть ребенок, и этот ребенок находится в опасности.

Медсестра с озабоченным видом входит в палату. Перед собой она толкает тележку. Пришло время измерить давление и проверить швы. Медсестра просит нас на время покинуть комнату. Мы ожидаем в коридоре, напряженные и смущенные. Отец, похоже, взял себя в руки, но его нос все еще красный от того, что он плакал. Я пытаюсь придумать, чем бы его подбодрить. И ничего не приходит на ум. Я внутренне посмеиваюсь над ситуацией: надо же, отец и сын, встретившись у постели выздоравливающей дочери и соответственно сестры, не могут найти общих тем для разговора!

Слава тебе, Господи! В моем заднем кармане вибрирует телефон. Я быстрым шагом выхожу на улицу, чтобы ответить. Это Астрид. Ее голос дрожит. Я ее успокаиваю: Мел выберется, нам очень повезло. Когда Астрид предлагает приехать вместе с детьми, чистейшая радость пронзает меня, как электрический разряд. Да, я никак не могу расстаться с надеждой, что, может, она меня еще хоть немного любит. Я не успеваю ответить, как в трубку врывается взволнованный голос Арно. Я знаю, что он очень привязан к тете. Когда он был маленьким, они с Мелани часто гуляли в Люксембургском саду, притворяясь матерью и сыном. Арно это очень нравилось. Ей тоже. Я ему объясняю, что Мелани придется какое-то время побыть здесь, потому что у нее гипс от шеи до талии. Арно хочет ее видеть, Астрид их привезет. Мысль о том, что мы снова будем вместе, как настоящая семья, совсем как в старые времена, когда еще не было этого обмена детьми на пороге с неизменными замечаниями типа «и не забудь на этот раз напоить его лекарством!» или «пожалуйста, распишись в дневниках», рождает у меня желание запеть и даже станцевать. Астрид снова берет трубку и спрашивает, куда ехать. Отвечая, я пытаюсь скрыть радостное волнение. Она передает трубку Марго. Я слышу мягкий, высокий, женственный голос дочери:

– Папа, передай Мел, что мы ее очень любим и скоро приедем.

И она дает отбой, прежде чем я успеваю поговорить с «номером три» – возбужденным Люка.

Я зажигаю сигарету. У меня нет никакого желания возвращаться в больницу и разговаривать с отцом. Потом с удовольствием выкуриваю вторую. Они приедут. С Сержем или без?

Жозефин худенькая и красивая, словно сошла со страницы глянцевого журнала.