Изменить размер шрифта - +

     Юстес Бэнст сохранил надменность дедов, только вот лишился их денег, а к тому же был еще оригиналом, отказывавшимся строить на заказ дома, не соответствовавшие его вкусу.
     Во времена сватовства Терлинка он уже злоупотреблял спиртным, а затем, оставшись один в доме на улице Святой Валбюрги, запил так, что несколько раз на неделе его приходилось уводить восвояси.
     В те годы Йорис Терлинк был беден и ютился с женой в двух комнатках.
     Сохраняла ли Тереса и тогда былую веселость? Как ни странно, он этого не помнил. Правда, он уходил утром, а возвращался только вечером. Да еще приносил работу и просиживал над ней часть ночи.
     Он был бухгалтером. Но работал не на одного хозяина, а два часа здесь, три - там, содержа в ажуре отчетность мелких торговцев, не способных делать это самостоятельно.
     Может быть, оттого он так хорошо и знал Верне.
     В числе прочих, он два часа в день вел счетные книги г-жи Берты де Троте, сорокапятилетней вдовы. Ей принадлежал лучший табачный магазин в городе. Терлинк посоветовал ей создать небольшую фабричку.
     Он действительно с трудом припоминал, какой была Тереса в ту пору.
     Она ждала ребенка. Беременность протекала трудно. Мать ее уже умерла, поэтому помогала ей по хозяйству старая соседка, которую Терлинк не выносил.
     Раньше, пожелай он в самом деле оживить свои воспоминания, ему достаточно было бы обратиться к фотографиям в альбоме. Правда, фотографировался он не часто: это стоило недешево.
     Теперь размышления о прошлом представлялись ему делом, с одной стороны, очень долгим, с другой - очень коротким. У Тересы случился выкидыш, и она несколько лет хворала.
     Примерно год спустя, дождавшись, когда беспричинно ненавидимая Терлинком соседка ушла, Тереса спросила:
     - Она сказала правду?
     - Что она сказала?
     - Что у тебя... у вас с госпожой де Гроте...
     Договорить она не решилась.
     Ямочки у нее исчезли. Она больше не была пухленькой, лицо ее вытянулось, под глазами легли круги. Бледная-пребледная, она плакала, плакала так, что казалось, слезы ее никогда не иссякнут.
     - Во-первых, ты знаешь, что врач запретил нам сношения на определенное время. С госпожой де Гроте, уверен, я не подхвачу никакой болезни.
     Наконец, ты сама еще убедишься: это может пригодиться...
     Сколько тогда ему было? Двадцать пять? Двадцать шесть? Он уже был спокоен, мыслил без обиняков, говорил так же, руководствовался жестким здравым смыслом.
     Он знал, что прав: ублажать г-жу де Гроте с ее несколько смешными аппетитами и ухватками молоденькой девушки - в интересах и его самого, и его жены.
     Он сам написал для нее завещание, по которому она ничего не оставила племяннику и племяннице, жившим в Брюсселе и дважды в год наезжавшим со всеми детьми в Верне обхаживать тетку.
     Самое любопытное состояло в том, что г-жа де Гроте, которой всегда было жарко, умерла от воспаления легких как раз тогда, когда Тереса забеременела снова.
     Завещание вскрыли. Племянник с племянницей угрожали судом, но их адвокат отсоветовал им.
     Тереса, вместо того чтобы радоваться, вздыхала:
     - Вот увидите, это принесет нам несчастье.
     К тому времени они с мужем перешли на "вы".
     С тех пор было уже невозможно выбить у нее из головы, что ненормальный ребенок, произведенный ею на свет, - это кара небесная!
     Стоило ли Терлинку всю жизнь втолковывать жене, что тут нет никакой связи? Тереса не хотела слушать никаких резонов.
Быстрый переход