|
И вдруг завсегдатаи услышали торопливые шаги, прочертившие шумную диагональ через площадь. Подбежавший к кафе человек завозился у двери, которую не сумел открыть сразу: в спешке он повернул ручку в обратную сторону. Все уставились на него. Это был один из десяти вернских полицейских, отец многочисленного семейства, принятый на службу два года назад. - Баас! Баас! Несмотря на серьезность ситуации, все почувствовали, насколько неуместно его вторжение и присутствие в кафе, где собирается исключительно элита города, и чем больше бедняга съеживался, стараясь проскользнуть между столиками, тем чаще наталкивался на стулья. Он даже не знал" вправе ли он говорить при всех. Бургомистр посмотрел на него недобрыми глазами. - Стреляли из револьвера... Должен он говорить или не должен? Ну почему его не подбодрят хоть словом или взглядом? - Один мертв. Над сигарой поднялся густой клуб дыма, и Терлинк слегка пошевелил ногами. - Это Жеф Клаас. Сперва он выстрелил через окно в барышню ван Хамме... Все удивились, потому что Йорис Терлинк не шелохнулся и, более того, долго сидел с закрытыми глазами. - Это случилось только что. Мой напарник ван Стетен остался на месте происшествия, а я побежал сюда. Полицейскому очень хотелось подбодрить себя пивом или, лучше, можжевеловой, стаканы с которыми стояли на столах. - Мертва? - осведомился наконец Терлинк. - Не думаю. Она была еще жива, когда... Бургомистр снял с крючка свою шубу, нахлобучил выдровую шапку: - Пошли! Идти было недалеко: ван Хамме жил на Рыночной улице, через три дома от ван Мелле, где Терлинк купил куропатку. Но лавка была давно уже закрыта. В темных углах, держась на известной дистанции, жались люди. Дом у ван Хамме был большой, каждый этаж тремя окнами выходил на улицу, как у бургомистра, да и у других здесь по вечерам не закрывали ставни, может быть, для того, чтобы показать всем богатство обстановки. Комиссар Клооп был уже на месте. С ним трое полицейских. Понять, что произошло, особенно увидев на тротуаре осколки стекла, было нетрудно. Один из углов передней комнаты в доме ван Хамме занимал рояль. Лина, без сомнения, играла. Толстяк ван Хамме, ее отец, весивший сто тридцать кило, наверняка стоял рядом, переворачивая нотные страницы. Жеф Клаас выстрелил с улицы, целясь в Лину. Затем сунул себе в рот еще горячий ствол и... - Я звонил в больницу, баас. Мне обещали прислать карету скорой помощи. - Она жива? - Вам ее не видно, потому что девушка скрыта красной софой. Она лежит на полу. У нее сильное кровотечение. Ее отец... И внезапно в небе с нечеловеческой ясностью разнеслись крылатые ноты перезвона, а вместе с ними девять ударов на часах ратуши. - Осторожнее, баас. Я набросил на него одеяло: картина-то не слишком приятная. Речь шла о теле Жефа Клааса, все еще лежащем поперек тротуара и, частично, на брусчатой мостовой. Один из полицейских разряжал револьвер, подобранный им у сточной канавы. Сверху падала изморось - не настоящий дождь, но тем не менее нечто еще более сырое, а в глубине улицы, между крышами, всходила окруженная коричневым ореолом луна. |
