— Я не посланник, а консул. Зовут меня Владимиром Александровичем. Фамилия — Братцов.

— Я знаю. Жаль только, Владимир Александрович, что нам не довелось встретиться раньше.

Братцов окинул Калмыкова с головы до ног сочувственным взглядом.

— Раньше китайцы были более вежливые, с генералами так не обращались, — сказал он.

— Во всех правилах есть исключения. Это все равно должно было когда-нибудь произойти. — Калмыков обреченно махнул рукой. — Но не будем об этом. Словами делу все равно не помочь. Вот если бы вы, Владимир Александрович, подсобили мне выбраться отсюда, я бы до конца жизни своей кланялся вам в ноги.

— За этим я сюда и пришел.

— Спасибо. Большое спасибо. — Калмыков неловко согнул спину, поклонился консулу. — Говорят, из Советской России целая пачка бумаг по мою душу пришла…

— Это правда.

— Меня обвиняют в том, что я изъял золото из Хабаровского банка…

— И это правда.

— А как же мне было не изымать? Казакам-то должен был заплатить жалованье — это раз. И два — большевики все равно бы пустили то золото в распыл… на свои собственные нужды. И три — за все, что взял, готов отчитаться. Но только, Владимир Александрович, не перед каждым встречным разбойником, а перед законной российской властью. А эти косоглазые захотели, чтобы я золото передал им.

— Вот потому они и держат вас в тюрьме, Иван Павлович.

— Ничего они из меня не вытрясут — бесполезно.

— Условия могли бы создать получше…

— Не хотят, либо денег не имеют.

— Российское консульство сегодня же направит протест китайским властям.

— Спасибо, Владимир Александрович! Не слышали, как дело обстоит с моими подопечными казаками?

— В Фугдине осталась лишь малая часть, человек двадцать, все они арестованы; другая часть, большая, ушла в Харбин. Дошли, насколько я знаю, не все: примерно человек десять погибли, человек тридцать арестованы, остальные прорвались.

— Хвала тем, кто прорвался. Ну а насчет погибших… — Калмыков умолк, до хруста сжал кулаки. — Дайте только выйти отсюда — расплачусь за каждого поименно, — он тряхнул кулаком, — за каждого счет сведу.

Братцов поглядел на атамана с интересом: маленький, какой-то усохший, похожий на дикое лесное деревце Калмыков источал некую лютую силу, и консул понимал — такие люди не покоряются. Они погибают, но никогда не прогибаются и не сдаются. Братцов подумал, что эта черта свойственна лишь русским людям, иностранцам она бывает зачастую непонятна.

Два дня назад у Братцова на приеме побывала молодая женщина, заявившая, что Ивана Калмыкова она знает хорошо, и особых иллюзий на счет беглого атамана не питает. Характер атаман не изменить, как был он грабителем и насильником, так грабителем и насильником и остался… Но золото, которое он насильно забрал в Хабаровске, надо обязательно вернуть в нынешнюю Россию.

Братцов к этому золоту оставался равнодушен — во-первых, никогда не зарился на чужое, во-вторых, украденное атаманом золото дурно пахло, в-третьих, в тесте этом была густо замешана политика, а политику кадровый дипломат Братцов не любил. В-четвертых, консул был нанят на службу не новой властью, а старой. С новой властью песенка у него может и не спеться, как не получается это, например, у признанного любителя хорового пения российского посланника в Пекине князя Кудашова…

Были еще кое-какие пункты, частные, о которых консул предпочитал не распространяться.

Визитерша передала Братцову письмо от нынешних дальневосточных властей и просила по возможности узнать, где атаман спрятал хабаровское золото.

— Как я смогу это сделать, позвольте полюбопытствовать, сударыня? — непонимающе сощурил глаза Братцов.