Синеока, как водилось за ней, хотела ответить, но покалеченный разум точно споткнулся — лишь мычание вырвалось из её уст. Она мотнула головой, мягкие щёки залила краска, а в глазах, кажется, встали слёзы досады. «Я же знала, как говорить! — жаловался её взгляд. — А потом сразу забыла!»

Бусый взял её за руки и твёрдо сказал:

Ты, тётушка, не огорчайся и не спеши! Всё ты вспомнишь, всё у тебя получится. Так Соболь сказал! И большуха его слова подтвердила!

Синеока заморгала, робко улыбнулась, провела рукой по растрёпанным вихрам Бусого. Потом потянулась к камню, который он так и не успел спрятать в мешочек. Отдёрнула пальцы, несмело взглянула в глаза…

— А посмотри, тётушка! — загорелся Бусый. — Ты его Луне подставь, вот так! Чтобы свет вовнутрь проникал! Давай вместе посмотрим!

Как всегда, его мысли наскочили одна на другую и кувырком помчались вперёд, он уже собрался рассказать малой тётке о Таемлу, Идущей-за-Луной, о Кан Милосердной, дарующей исцеление не только телу… Но не успел.

Синеока взяла руки Бусого, державшие камень, в свои, поднесла их поближе к лицу, стала вглядываться в освещённую Луной глубину… И почти сразу коротко ахнула.

Бусый даже испугался, запоздало сообразив, что может ненароком подсмотреть ему вовсе не предназначенное… Но Синеока крепко сжимала его запястья и не собиралась их выпускать, и Бусый не дерзнул шевельнуться, чтобы не помешать её беседе с Луной.

И… может быть, лунный луч на мгновение обрёл вчерашнюю яркость и этого оказалось достаточно? Или душа Синеоки так билась в своей клетке, что добрая Луна сама потянулась навстречу?

Пещера. Дымный чад факелов. Молодой парень, сбитый на пол беспощадным ударом. Две родинки на левой щеке…

Отец!

Да, это он. Иклун Волк. Бусый уже видел его, когда Горный Кузнец первый раз показал ему пещеру и бой. Но старик не позволил увидеть, чем тот бой завершился. Наверное, пожалел сына, не дал смотреть на гибель отца.

Бусый считал себя сильным и готовым выдержать что угодно, но испытал немалое облегчение, убедившись: они с Синеокой узрели совсем другую схватку. Отец бился не со своим погубителем, а с кем-то иным.

Вот, сцепив челюсти, Иклун Волк не дал вырваться крику боли и встал. Да не встал, а вскочил, пружинисто-невесомо, как сам Бусый недавно обучился и полюбил делать, — тело так и отозвалось, напрягаясь в знакомом движении, Бусый едва успел вовремя спохватиться… И увидел, как Иклун стремительной тенью метнулся в сторону, собой закрывая кого-то от врага…

Мама!!!

Заплаканная девчонка чуть постарше Таемлу, сжавшись, затравленным зверьком смотрела на него из волшебного камня. Мама, мама, как утереть твои слёзы, как отогнать и рассеять придавивший тебя ужас? Как растеплить слабенький огонёк надежды в твоих синих глазах?..

На что же она сейчас надеется, на кого? Стой крепко, отец! Не допусти, покуда живой, надругательства над любимой!

Отец взмахивает кнутом, обрушивая на врага страшной силы удар… И сам вдругорядь валится, подрубленный ещё более быстрым ударом, таким, что не поспевает уследить глаз. Его противник много искуснее владеет кнутом…

Кто же он, этот мастер кнута, обидчик матери, лютый недруг отца?

Да это же… Резоуст! Резоуст…

Вот он опять сбивает наземь отца, попытавшегося вскочить. Ещё. Ещё… Он уже знает себя победителем и играет с юнцом, точно сытый кот с мышью, он издевается, наслаждаясь своей сноровкой и силой.

В память Бусого, как весенняя льдина на берег, вломился недавний сон: кто-то, так же глумясь, хлестал плетью детёныша крысы…

Но отец не сдаётся. У него за спиной мама, и он будет биться до смерти.