Белокожа, как все женщины Приморья, каковых доводилось видеть Клаусу. И очень спокойна, хотя не равнодушна, отнюдь. Вон как внимательно оглядывает утоптанный двор, с высоты ее роста кажущийся безбрежным.

Дитя, выросшее в любви. Из‑за спины короля вышла Агарь и взяла девочку за руку.

– Все будет хорошо, – успокаивающе произнесла нянька.

– Она, поди‑ка, еще в штанишки писается, – сказал рыжий принц. Клаус вздрогнул, по двору прошелестел сдавленный смешок.

– Ты бы поосторожнее, Ким, – ответил ему его черноволосый брат. – Вдруг она тебя выберет? Что, если она злопамятна?

Рыжий сложил пальцы «козой», отвращающей зло.

Во всем дворе не давилась смехом только невеста.

– Она же девчонка, – вполголоса продолжил чернявый. – Они не носят штанишек.

– Языки я бы на вашем месте попридержал, – сказал сыновьям король. – А не то и я мог бы вспомнить вслух кое‑что о каждом из вас. Киммедь! Олойхор! Целы еще пеленки, в младенчестве изгаженные вашими высочествами. Это тот самый человек, которому вы из кожи вон будете доказывать, чего вы стоите, как мужчины.

– А если, – спросил неугомонный Олойхор, – она никого из нас не выберет? Что тогда?

– Тогда я буду разочарован, – ответил ему отец. – Неужели мои сыновья не способны покорить женское сердце?

– Ненавижу эту тварь, – сказала Лорелея, стоя у окна.

Это было ее обычное место, когда Клаус посещал ее покои. Поза, в которой она стояла, обхватив себя за локти и максимально от него отстранившись, чрезвычайно огорчала короля. Но, поскольку она огорчала его уже на протяжении восьми лет, можно сказать, именно сейчас он не слишком заострял внимание на своих огорчениях. Молодой мужчина, всего тридцати с небольшим лет, Клаус был подтянутым, энергичным, подвижным и очень быстрым умом. В точности таким, чтобы его слово было совершенно неоспоримо ни для его подданных, ни для двух мальчишек, играющих на дворе в подобающие их возрасту и положению игры. Всеобщее уважение и почтение он носил непринужденно, как повседневную одежду. Напряжение меж ним и женой в данном случае ничего не меняло.

– Она всего лишь ребенок, – возразил он, наблюдая за выражением лица супруги. – Маленький ребенок. Я не позволю превратить ее в затравленного зверька. Она – член моей семьи. И она, позволю себе заметить, станет королевой. Ты знаешь, с каким пиететом я отношусь к женщине, носящей этот титул. Она не должна чувствовать ничью нелюбовь. В особенности – твою.

– Всего лишь ребенок, – с сарказмом повторила королева. – Всего лишь ее слово будет значить всего лишь смерть для одного из моих… всего лишь сыновей!

– Лорелея, – сказал Клаус после продолжительной паузы. – Когда я говорил с тобою в первый раз, я был довольно молод. И я выбрал неподходящий момент. Я многого не знал, а многое представлял себе неправильно. В том числе – характер чувств, которые свяжут нас, всех четверых. Пятерых, – поправился он. – И я употребил неподходящие слова. Я считал тебя своим лучшим другом. Спешить делиться с тобой своими сомнениями и страхами… не стоило.

– Лучше уж так, – с горечью отозвалась королева, – чем наблюдать их с горящими глазами, гадая – этот? не этот?.