– Истерикой делу не поможешь.
Альбина возмущенно фыркнула, но, сделав несколько быстрых затяжек, сказала уже более‑менее спокойным тоном:
– Сам подумай, дракон, что Архипыч со мной сделает, если, не дай Сила, все это дело вскроется. Убьет он меня. Точно – убьет.
– Не убьет, – возразил я. Подумал и добавил: – Но накажет. В пипу суринамскую какую‑нибудь превратит лет на триста. Будешь по аквариуму прыгать в живом уголке у юннатов. Незавидная судьба, конечно, но судьба.
– Уж лучше тогда сразу пусть убьет, – выдохнула ведьма Похоронила окурок в цветочном горшке, подошла к шкафу, вытащила графин с чем‑то ядовито‑зеленым и предложила:
– Будешь?
– Нет, – отказался я.
– Как хочешь. А я – да.
Щедро плеснула в стакан, залпом выпила и скривилась. Я поморщился с ней за компанию, а когда вновь задышала, спросил:
– Ты уверена, что она ребенка хочет? Может, другое что? Может, владычицей хочет стать морской?
– Без вариантов, – ответила ведьма, покачав головой. – Она хочет ребенка. Очень хочет. А мужик ее и того пуще. Найди их, дракон. Найди, ради Силы.
В ее голосе было столько мольбы, что я поспешил сказать:
– Постараюсь, Альбина.
Ведьма вымученно улыбнулась, села рядом, обняла, ткнулась носом в плечо и заскулила:
– Постарайся, Егорушка, очень прошу – постарайся. А за мной не заржавеет. Отслужу.
Просто одинокая беззащитная женщина, даром что ведьма, подумал я и, поглаживая ее недавно еще рубиновые, а теперь ультрамариновые волосы, спросил:
– Скажи, ее точно Антониной зовут?
– Точно.
– А фамилию помнишь?
– Не помню, потому что не знала. Не копала, неинтересно было.
– Это плохо. А кто ее к тебе прислал?
– Да не спрашивала я. Зачем? Пришла и пришла.
– Ну а хоть как выглядит?
– Выглядит?.. Ну, где‑то так двадцать пять – двадцать восемь. Выше меня на две головы. Но не худая, нормальная такая, фигуристая. Что еще?.. – Альбина на секунду задумалась. – Брюнетка жгучая‑прежгучая. Прическа… Стрижка под мальчика. Мордашка приятная, глаза зеленые, а взгляд… такой, знаешь, испуганно‑потерянный. Мужики такой взгляд любят. Те мужики, конечно, которые мужики.
Мне этих общих сведений было недостаточно, и я спросил:
– Каких‑нибудь особых примет не заметила? Родимое пятно там, косоглазие, еще что‑нибудь типа того? Может, хромая?
– Есть! – обрадованно воскликнула Альбина и возбужденно хлопнула меня по плечу. – Есть‑есть у нее особая примета! Татуировка на правой лопатке. Такая, знаешь, с претензией на крутость: валькирия, скачущая на лошади. Очень качественно сделано. Глаз не оторвать. И что интересно: местами не просто наколото, а как‑то так… Не знаю как. Но не плоский рисунок, а выпуклый. Мышцы у лошади – ну просто как настоящие, рельефные такие. Я один раз даже не выдержала, пощупала – вроде как шрамы.
– Молодец, что вспомнила, – похвалил я. – Это суперная примета. Это зачет.
– А еще запястья у нее все изрезаны, – вспомнила Альбина. – Видно, вены себя вскрывала. И не раз‑два.
Лыко было в строку – я сразу вспомнил, что Элстер Краули рекомендовал своим ученикам чикать бритвой по руке всякий раз, когда произносят слово «я». Он утверждал, что таким образом можно постепенно избавиться от ощущения своей индивидуальности и, слившись с Единым, стать богом. В этом все дело, решил я, а не в банальных попытках самоубийства.
– И вот еще, – продолжала Альбина. |