|
-- Ну, че? Все? Боле у нас брать нечего. Нам на сети надо. -- Не гомони, мужик, сядь! -- взяв ружье и устроив его на колени, спокойно приказал щербатый парень Высотину. -- Велите одному малому принести рыбы, другомy -- дров, третьему -- раскочегарить печку. Самим сидеть и не рыпаться! Я не конвоир, предупредительных выстрелов не даю. -- Печка топится. И пуганого не пугай, не зайцы тута, -- рыкнул Высотин. -- Хэ, посказитель какой! -- И храбрец... Его бы в Норильск, в забой. Петька-олух выбрал из бочки, вкопанной в берег, самую отборную, желтым соком исходящую стерлядь, чем привел в неописуемое бешенство бородатого. -- Что за рыба?! Кто такую падлу жрет! Вся вон в каких колючках! -- Уймись! -- вскинул руку его сопутник. -- Нет ли, мужики, щуки, налима? -- Этого добра навалом! Петька примчал соленого налимища и острорылую, величиной с полено щучину, с тряпично болтающимся выпоротым брюхом. -- Вот это жарево! -- потирали довольно руки норильцы. -- Это привычно. Жиру бы в нее? -- Будет и жир, только рыбий. -- Это еще лучше. Слепнуть от мошки уже начал. Доходим. -- И дойдете. Куды-нибудь... Они едва дождались, чтоб прокипело в противне. Ели рыбу полусырую, не отмоченную от соли. Ели, да что там ели -- жадно глотали куски рыбы, парень держал ружье со взведенным курком меж колен, и дуло, когда он клонился к столу, утыкалось ему в подбородок, я, да, поди-ко не один я, все наши ждали и боялись: вот-вот жахнет и разнесет башку парню вместе с непрожеванной рыбой. Ну, тогда бородатому не жить. Высотин одной рукой его задушит. Брызнул на печке чайник, наш ведерный закопченный работяга, радостно посикал рожком. -- Давайте и мы чай пить, раз такое дело! -- произнес Высотин. Надернув опорки, в которых ходили мы после сетей по избе и до ветру, снял с гвоздей кружки и хозяйничал возле стола, словно бы и не замечая никого рядом. -- А ну-ка подвиньтесь, гости дорогие! -- Водочки б к такой-то жарехе! -- промычал осоловевший от еды бородатый норилец. -- И бабу наверхосытку! -- хитро сощурясь, подхватил мой папа, большой специалист в этом вопросе, и решительно налил полную кружку чаю. -- А че... А че... -- не в силах выговорить ни слова от хохота, обрадовались норильцы, но кашель перешел в грудной хрип, и гости начали сморкаться и харкать на пол. Высотин сморщился -- в избушке у нас всегда было чисто. -- В Полое, -- кивнул на окно папа. Норильцы вопроситель- но уставились на него. -- И бабы, и вино в Полое, говорю, если озадиться, осадить назад в Карасино, тоже найдете. -- Там еще есть сельсовет, энкавэдэшники. Ишь ты, гадюка! -- погрозил папе пальцем бородатый норилец. -- Не в Карасино, не в Полое, так в другом месте все равно нарветесь, -- угрюмо и уже спокойно заключил Высотин и как бы ненароком внимательно посмотрел в окно. -- Че? -- вскочил норилец с ружьем. -- Че там? -- Да пока ничего... -- А-а, в рот и в... -- заругались норильцы, торопясь уходить. Сбросав недоеденную рыбу в мятый жестяной котел, остатки хлеба, спросив, где соль, насыпали ее и, наказав нам два часа не выходить из избушки -- у них тут товарищи по кустам сидят, -- торопливо заспешили в поход... Мы побросали вшивое тряпье и разбитые бродни норильцев в печку. Из трубы повалил жирный дым, в избушке сделалось душно. В большой кружок и в щели печки выбрасывало чадный запах. Петька нашел в траве, все еще ломкой от инея, замок и ключ. Мы заперли избушку и спустились к лодке. Высотин в опорках был похож на какую-то нелепую, начатую с ног, но недощипанную птаху. Мужики прятали от нас и друг от дружки глаза, молча спихнули нашу ходкую и легкую лодку, на бортах и на дне которой уже отмяк и потемнел иней. Навесили лопашни, подколотили уключины. |
