— О! Что касается до вашей дочери, — отвечал Дюваль, — то, может быть, она согласится: вот уже год, как мне впервые пришла в голову эта мысль, и я замечал ее обращение с Эдуардом. Конечно, она не любит его, я знаю, что девушке такой фамилии, как девица Цецилия, никогда не придет на ум, чтобы она могла любить такого ничтожного человека, как мой сын! Но я давно примечаю за ней, она не ненавидит его и решится за него выйти, узнав, что это доставит вам удовольствие. Но со стороны маркизы де ла Рош-Берто я признаю себя побежденным.

— Предоставьте мне устроить все, любезный Дюваль, — сказала баронесса, — даю вам слово употребить все старания.

— Мне кажется, баронесса, — проговорил Дюваль, вертя в руках аграф, — что при настоящем положении дел бесполезно…

— Дорогой господин Дюваль, — сказала баронесса, — между нами еще нет ничего решенного; вы это знаете. Но даже если бы и было решено, то Цецилии только четырнадцать лет, и мы можем говорить серьезно только через два года. Между тем, будьте так добры, окажите мне услугу, о которой я вас просила.

Господин Дюваль увидел, что надобно было ждать назначенный баронессой срок, встал и приготовился ехать. Тщетно баронесса просила его остаться обедать, Дюваль спешил сообщить своему семейству данную ему надежду и уехал, снова поручив госпоже Марсильи судьбу Эдуарда.

Оставшись одна, баронесса поблагодарила Небо. Конечно, всякий другой на ее месте счел бы милость его не большою, но десятилетия несчастий приучили баронессу смотреть на вещи с практической точки зрения: изгнанная из Франции, лишенная надежд на возвращение, разоренная, без возможности восстановить свое состояние, удрученная почти неизлечимой болезнью, она не могла желать для Цецилии лучшего счастья; что было причиной; ее бедствий, ссылки и разорения? Ее положение в свете. Дворянство — плющ королевской власти, которая, падая, увлекла с собой и дворянство, и оно, бедный обломок ниспровергнутого здания, гибло в неизвестности и ссылке. По всему вероятию, человек одного с баронессой происхождения не стал бы отыскивать Цецилию в ее уединении. Притом в это время молодым дворянам, развращенным роскошью, были нужны богатые невесты. Цецилия была бедна, все богатство ее заключалось в имени, имя женщины исчезает в замужестве, следовательно, мужа не могло привлечь имя Цецилии, а кроме этого она ничего не имела.

Однако баронесса решилась на предлагаемый Дювалем союз не без колебания; она должна была взвесить все его выгоды, чтобы убедиться; как мы видели, она не хотела быть одолженною Дювалем и дала согласие под двойным условием согласия своей дочери и матери.

То, что ожидала баронесса, случилось: Цецилия выслушала все, что она ей сказала о своих предположениях, о будущем, с удивлением, смешанным с беспокойством, и потом спросила:

— Должно ли мне будет расстаться с вами?

— Нет, дитя мое, — отвечала баронесса, — напротив, это, может быть, единственный для нас способ не разлучаться.

— В таком случае располагайте мной, как вам угодно, — сказала Цецилия, — все, что вы сделаете, будет хорошо.

Цецилия, как предвидела баронесса, питала к Эдуарду братскую привязанность, но она могла ошибаться; не видав других мужчин, кроме Дюваля и его сына, она не знала, что такое любовь. Поэтому она согласилась без отговорок, особенно когда мать сказала ей, что это вернейшее средство не разлучаться.

Не то было с маркизой де ла Рош-Берто; после первых слов баронессы об этом союзе она объявила, что он невозможен и что она никогда не даст на него своего согласия.

XII

Человек предполагает…

В следующее воскресенье семейство Дювалей приехало, по обыкновению, к баронессе, которая приняла их одна.