Клаус Хёпке прекрасно знал о такой интерпретации. Он даже обсуждал ее с Вольф в 1983 году. Она отстаивала свою позицию, которую Хёпке счел непостижимой, но позволил напечатать многоточия в нужных местах.
Так что в свои поздние годы режим довольно далеко отошел от раннего сталинизма. Он был готов идти на уступки в одних переговорах за другими, как, со своей стороны, и авторы, из‐за чего литература ГДР обретала собственный облик где-то в промежуточной зоне. Но всегда существовали ограничения. Что происходило, когда писатели слишком далеко заходили за границы дозволенного? Изучение отдельных случаев показывает, насколько гибкой могла быть система, пока не переставала быть эффективной, и в 1987 году, то есть до падения стены, от цензуры не отказались, по крайней мере на словах.
Пьеса: шоу не должно продолжаться
Фолькер Браун был одним из самых талантливых и провокационных писателей среди поколения, зрелость которого пришлась на 1970‐е. Родившийся в 1939 году, в 1960‐е он стал заведующим литературной частью (драматургом) Berliner Ensemble, где поддерживал брехтовскую традицию, чему способствовала вдова Брехта Хелена Вайгель. В 1976‐м, когда Браун подписал протестное письмо против высылки Вольфа Бирмана, он уже опубликовал достаточно поэтических и драматургических произведений, чтобы найти множество поклонников среди германских читателей, быть под пристальным наблюдением Штази и постоянно конфликтовать с цензурой на всех уровнях, от редакторов и издателей до ГАП и самого главы государства.
Если изучать карьеру Брауна по партийным архивам, можно увидеть, что переговоры между автором и властями протекали в наиболее неприятной форме. В самом раннем из документов, датированном 1969 годом, писатель с ультралевым уклоном, охваченный негодованием, протестует против партийного запрета на постановку его пьесы «Ханс Фауст», Hans Faust, в Йене после премьеры в Веймаре:
И, кстати, какие же малодушные трусы те, кто пугается своих собственных [коммунистических] идей, как только они выходят за рамки документов и становятся спектаклем или даже частью жизни. Это кабинетные клерки революции, которые дрожат от страха перед ней, как чиновник перед бюрократией.
Через год редакторы Брауна в MDV и цензоры в ГАП стали настаивать на том, чтобы он исключил многие отрывки из поэтического сборника «Мы, а не они», Wir und nicht sie, и отказался от нескольких стихотворений целиком, включая то, что было озаглавлено «Стена», Die Mauer. Браун смог отправить копию рукописи в Западную Германию в издательство Suhrkamp, которое опубликовало книгу полностью, и за этот акт неповиновения цензоры из ГАП отказали ему в поездке в Париж. Они также отвергли предложение Академии искусств наградить Брауна премией Йоханнеса Р. Бехера в 1971 году. К этому времени Браун получил репутацию многообещающего драматурга, но его пьесы грешили вольным обращением с идеологическими вопросами, что вызывало все больше проблем с партией. В 1970‐х три из них, «Смерть Ленина» (Lenins Tod), «Тинка» (Tinka) и «Гевара, или Страна солнца» (Guevara, oder Der Sonnenstaat), подвергались преследованиям разного рода – спектакли запрещали, тексты урезали, а в публикациях отказывали. Браун продолжал протестовать и требовать уступок, настаивая на верности линии партии, а представители власти снова и снова парировали его выпады, одновременно пытаясь манипулировать писателем в своих целях. Хагер разъяснил их тактику в 1983 году в письме к Рагвиц, где приказывал не допускать постановки четвертой пьесы, «Дмитрий» (Dmitri):
Я считаю, что при текущих обстоятельствах пьеса «Дмитрий» не может быть поставлена ни в одном из наших театров, так как она, несомненно, может быть понята неправильно в том, что касается советских товарищей, равно как и поляков… Имея это в виду, нужно отметить, что пьеса также доказывает выдающийся талант Фолькера Брауна и тот факт, что за ним стóит внимательно приглядывать товарищам из Berliner Ensemble, а также из министерства и всем остальным, кто близко общается с ним. |