Проблемы партии с Брауном достигли пика в 1976–1977 годах из‐за истории с Бирманом и запрета на постановку «Гевары», а также публикацию дополненной редакции «Незаконченной истории», Unvollendete Geschichte, рассказа, который Браун напечатал в Sinn und Form, литературном журнале Академии искусств ГДР. Этот текст произвел неизгладимое впечатление. В рассказе шла речь о несчастной любви, напоминающей как о «Страданиях юного Вертера», так и о реальных событиях в Магдебурге, и повествование разоблачало мелочность аппаратчиков и владевшее жителями Восточной Германии разочарование в несбывшихся обещаниях социализма. 7 января 1976 года Рагвиц, Хёпке, Хагер и еще пять партийных лидеров собрались на своеобразный военный совет, чтобы решить, что делать с Брауном и как подавить растущее своеволие писателей ГДР, которое воплощали собой «Незаконченная история» и ранняя редакция «Гевары». Доклад об этой дискуссии подчеркивал опасность воззрений Брауна на литературу. В нем утверждалось, что писатель считает ее заменой подконтрольной государству прессы и силой, которая может вдохновить рабочий класс захватить власть. С его точки зрения, пролетарии после войны совершили в Восточной Германии социалистическую революцию, но власть оказалась в руках аппаратчиков. Так что, заострив восприятие читателей на особенностях «реального социализма», литература могла завершить революционный процесс. В докладе отмечалось, что власти легко могли бы заставить Брауна замолчать. Но они не хотели превращать его в диссидента. Вместо этого они собирались «приковать его к себе» с помощью тщательно продуманной стратегии. Следовало запретить любые обсуждения его сочинений в прессе, убедить писателя высказать свою позицию по основным вопросам, сделать ему соблазнительное предложение от издательства, издать сборник избранных пьес, пообещать помощь в постановке «Гевары» и отправить в поездку в Западную Германию в компании проверенного члена партии, чтобы Браун мог собрать материал для окончательной версии пьесы.

С одобрения Хагера Рагвиц начала осуществлять эти действия уже через два дня. Согласно рапорту, который она подала Хагеру, Рагвиц приняла Брауна в кабинете своего коллеги Манфреда Векверта. Неуверенный в себе и опасающийся за то, как выглядит в глазах партии, по словам Рагвиц, писатель попросил о встрече. Все было сделано согласно оговоренному сценарию. Векверт напал на Брауна, как только тот пришел, и угрожающим тоном предупредил, что тому следует задуматься, может ли он оставаться членом партии, а потом вышел из кабинета. В течение следующего часа Рагвиц распекала Брауна. Она сказала, что его последние произведения являются нападками на партию и правительство, они подкрепляют аргументацию антикоммунистических сил, враждебных ГДР. Если Браун не хочет заслужить клеймо диссидента, ему стоит заявить о преданности партии и в будущем своими произведениями возместить нанесенный урон. Браун казался пораженным. Он сказал, что в ужасе от того, как враги государства извратили смысл «Неоконченной истории». Браун предложил переписать рассказ, но он не мог отказаться от убеждения, что задачей писателя при социализме является критика общественного порядка. Рагвиц ответила, что поправки в тексте ему не помогут. Нужно изменить сам подход и все поведение в целом. Тогда Браун признался в том, что он беспокоится, не сочтут ли его маоистом и не будут ли сравнивать с Бирманом. Он слышал, что у Хагера появились сомнения в его идеологической верности, что очень тревожило писателя, так как Хагер был для него «кем-то вроде кумира». На этом они закончили разговор, пообещав друг другу сохранить его в тайне и продолжить во время следующей встречи, потому что Браун попросил о возможности поддерживать регулярный контакт с Kultur и с Рагвиц в особенности. Описывая реакцию писателя, Рагвиц подчеркивала, что он выглядел наивным и неуверенным в себе, но с изворотливостью отказывался признать ошибочными свои взгляды на социализм.