Мое приподнятое настроение передалось и Алексу, и когда мы дошли до Ласточкина обрыва и я позвала его поплавать, он не отказался. Входить в воду было тяжело — волны так и норовили сбить нас с ног и ударить изо всей силы о мощные валуны, обкатанные неисчислимой чередой бурь и штормов. Но нам этот фокус удался; по счастью, уже в нескольких метрах от берега дно круто уходило из-под ног, и дальше плыть было вполне безопасно.

То есть я-то ощущала себя как рыба в воде — почти как летучая рыбка, перепрыгивающая с волны на волну, а вот насчет Алекса я сначала не была уверена. Но он — его светлая голова четко выделялась на фоне чернильно-черной воды, поверхность которой оживляли только несколько тусклых искорок, не чета тем, что еще несколько ночей назад вспыхивали и пылали в глубине, да еще бледная пена на гребнях, — быстро догнал меня, и мы поплыли рядом. Иногда нам удавалось даже взяться за руки — когда с вершины особо высокого вала мы плавно скользили вниз, во впадину между волнами. Так мы и передвигались, покачиваясь, переходя с одного гребня на другой, и мне казалось, что время остановилось. Я всегда, в любой другой жизни, буду вспоминать эти минуты, когда я была так счастлива — когда я делила то, что больше всего на свете мне дорого, с человеком, которого в этот миг любила, думала я.

Как ни странно, именно эти мысли вернули меня на грешную землю — вернее, они заставили задуматься о том, как на эту грешную землю вернуться. Каждый, кто купался в шторм, знает, что самое трудное в этом предприятии — не уплыть от берега, а выбраться обратно. Более того, наверняка каждый из моих читателей может припомнить случай, когда почти на его глазах (или на глазах его знакомых) кто-то утонул, не сумев перебороть течение и вернуться назад.

Обычно в подобных ситуациях тонут либо пьяные, которым море по колено, либо хорошие спортсмены, переоценившие свои силы. Я об этом всегда помню, но на этот раз течение было не столь уж сильным, к тому же оно шло не перпендикулярно линии пляжа, а чуть ли не параллельно ей — волны приближались к берегу под острым углом. И тем не менее пора было возвращаться; обратный путь занял немало времени — все-таки нас немного тянуло в сторону Турции. Но суть даже не в том, чтобы доплыть, а в том, чтобы выйти на берег, не разбившись о прибрежные камни. Это само по себе искусство, даже при свете дня, когда ты эти камни видишь, но в темноте наша задача усложнилась в десятки раз. К тому же меня — весьма запоздало — начали мучить угрызения совести: Алекс мне признался, что никогда раньше не купался в шторм. Но держался он хорошо. В конце концов мы договорились, что он постарается делать все, как я: по моей команде скользить по поверхности и нырять под гребень вала, прежде чем он рассыплется, цепляться за камни на дне и грести назад в тот момент, когда вода отступает от пляжа, и, главное, одновременно со мной в самый последний миг вскочить и бежать на берег с приличной скоростью, чтобы волна нас не догнала, не опрокинула и не утащила обратно в море. В общем, эту программу мы выполнили вполне успешно; как ни странно, Алекс вышел из испытания без единого синяка или царапины, зато я ободрала себе колено о какой-то острый камень.

И вот тут, когда все вроде было позади, мои нервы испытали сильнейшее потрясение. Мы выбрались из моря совсем не в том месте, где входили, нас здорово снесло в сторону Дельфиньего озера. Если учесть, что мы вышли из пены морской в том самом виде, в котором когда-то явилась миру Венера пеннорожденная, то понятно, что все мои мысли сконцентрировались только на одном: где же, черт побери, наша одежда? Мы пошли по берегу обратно, осторожно ступая босыми ногами на колкие камешки. Как мне показалось, брели мы бесконечно долго, но наших вещичек и след простыл. Не могу сказать, что я ханжа и пуританка, но при мысли о том, что придется голой возвращаться в лагерь, да еще вдвоем с таким же голым мужчиной, мне стало очень нехорошо, даже физически.