О эти волосы, словно с полотен венецианских живописцев, улыбающиеся губы, глаза небесной синевы, огромные для такого изящного лица, пушистые ресницы… Она бросилась к нему.
— Вы без маски сегодня! Как это прекрасно, как… — голос ее замер на полуслове.
Он инстинктивно протянул к ней руки, но, когда она коснулась их, что-то произошло с ней. Ее только что счастливое лицо вдруг стало растерянным.
— Что случилось? — спросил Александр.
— Вы… и ваш голос…
— Вы не рады видеть меня? Вас что-то беспокоит?
— Я счастлива быть с вами! Весь день я ждала известия от вас, и ваша записка очень обрадовала меня. Но… Так странно… вы совсем другой сегодня. Неужели маска может так сильно изменить человека?
— Я изменился? Кого же вы ожидали увидеть?
— Вас, конечно, вас! — Ванда прикрыла глаза руками. — Но… я не могу объяснить…
— Что-нибудь не так? — спросил царь, обнимая Ванду.
Она не сопротивлялась, но глаза были полны тревоги.
— Как вы хороши! — искренне оценил Александр.
Он притянул ее к себе и, наклонившись, прикоснулся губами к ее губам. В первый миг она ответила на его поцелуй, но неожиданно отпрянула.
— Расскажите, где вы были сегодня. Я думала, увижу вас в Пратере или на концерте, — попросила девушка.
От волнения речь ее стала очень быстрой и сбивчивой.
— Умоляю, не отходите от меня. Ваши губы нежны, как голубиный пух, — сказал царь. — А ваши волосы напоминают мне золотые осенние листья, которые вот-вот унесет холодный ветер.
Он подошел ближе и обнял Ванду. Но девушка оттолкнула его и вскрикнула:
— Нет, пожалуйста, не надо!
— Вы боитесь меня?
— Нет… то есть, да… я не знаю, что случилось… Вы другой сегодня.
— Взгляните на меня. Ничего не произошло. Мы и прежде видели друг друга. Просто сегодня на мне нет маски. Вы смотрите на меня как на императора — поэтому и боитесь меня?
— Нет, не потому, — ответила Ванда.
— Тогда не бойтесь, — воскликнул царь, — я ведь тоже человек!
Он неожиданно схватил ее на руки и понес к широкому дивану. Она пыталась высвободиться, но напрасно. Царь целовал ее, наваливаясь всей своей тяжестью. Ванда пыталась крикнуть, но он плотно прижался к ее губам, лицу, шее, плечам. В какой-то миг ей удалось крикнуть:
— Отпустите, пожалуйста, отпустите меня.
— Отчего? Я люблю вас, а вы меня.
— Неправда… неправда! Отпустите меня!
Он смотрел на нее сверху как на пленницу, как на свою собственность. Казалось, он забавлялся ее беззащитностью. Ужас обуял девушку. Все происходящее представлялось ей кошмарным сном, от которого она никак не могла проснуться. В отчаянии она умоляла отпустить ее, но натыкалась на холодный, отчужденный взгляд, и это пугало еще больше, он вовсе не был ослеплен страстью, а его улыбка казалась зловещей.
— Умоляю, отпустите меня!
— Как же я могу? Ведь я так ждал вас, и теперь моя любимая будет принадлежать мне.
Он снова принялся целовать ее жадными губами, и Ванда чувствовала, что каждый нерв ее отвергает его.
Она не могла понять, что произошло, почему человек, который был так ей дорог, стал вмиг ненавистен. Ванда содрогалась от отвращения, стонала от бессилия, но никак не могла вырваться из его железных рук. Его объятия оскорбляли ее, душили в ней последнюю надежду на спасение.
— Пустите, пустите меня! — отбивалась она, словно птица в силках охотника. |