Она потерла лоб рукой. В висках кентаврийки оглушительно стучала кровь в такт колотящемуся сердцу.

— Ку, думаю, у тебя разрушена душа. Именно поэтому ты не чувствуешь себя самим собой, не можешь излечиться от смерти Бренны.

Кухулин прищурился и спросил:

— Эту шаманскую чушь ты унаследовала от своей матери?

— Нет! Да... Не знаю! — Она снова потерла лоб. — Во имя Богини, у меня от тебя голова лопается, Ку. Честно говоря, я не намного больше тебя знаю о всяких шаманских штучках, но действительно доверяю своим инстинктам. С тех пор как я стала охотницей, они меня никогда не подводили. Сейчас ощущения говорят мне, что смерть Бренны повредила твой дух. Надо исцелить его, если ты хочешь от этого оправиться.

— А вдруг у меня нет ни малейшего желания приходить в себя? — медленно произнес он. — Может, мне надо было умереть вместе с ней?

Кентаврийка замерла. От ее ответа зависело, будет Кухулин жить или умрет.

«Эпона, помоги мне найти правильные слова», — мысленно взмолилась она и вдруг, подобно свече, вспыхнувшей в темной комнате, внезапно поняла, что надо сказать.

— Может, и надо было умереть, а может, и нет. Не знаю, но думаю, что мне известно, как ты можешь решить этот вопрос раз и навсегда.

Бригид изо всех сил старалась казаться спокойной и бесстрастной, словно они обсуждали, пойти сегодня охотиться на оленя или на кабана.

— Но как? — Его голос дрогнул.

Все довольно просто. Ты сейчас не являешься самим собой, сам признался, что не доверяешь собственному мнению. Но если ты скрепишь разрушенную душу, то опять сумеешь доверять инстинктам. Лишь тогда ты сможешь выбрать смерть и будешь знать, что твое решение правильное.

— Ты говоришь об этом как о чем-то простом. Но я понятия не имею, как скрепить нечто странное, то ли сломанное, то ли нет.

— Я тоже. Мне известно только то, что показывала мать, а это было слишком давно. — Охотнице не нужно было прибегать к помощи наследственного шаманского инстинкта, чтобы понять: лучше не упоминать о том, что они с Сиарой сегодня обсуждали состояние духа Кухулина. — Но я хорошо помню, что она помогала тем, чьи души были разрушены, старалась вновь сделать их целыми.

— Мне не нужно, чтобы шаманы лезли в мою душу, разрушена она или нет!

— А как насчет меня?

— Тебя?

— Как ты сказал, я унаследовала от матери кое-какую шаманскую чушь, но вовсе не владею этим искусством, — пожала плечами Бригид. — Как же я могу влезть тебе в душу?

Он хохотнул, на мгновение став похожим на юного любвеобильного воина, которого она когда-то знала.

— Тогда вопрос: как прочно ты можешь скрепить душу?

— Встречный вопрос: насколько ты мне доверяешь? — парировала Бригид.

— Ты многократно заслуживаешь доверия, охотница. Если я заставил тебя думать иначе, то это моя ошибка, а не твоя.

— Тогда доверься мне и позволь попытаться помочь!

Воин заколебался. Его лицо больше не было безжизненным. Бригид ясно видела эмоции, пробегающие по нему. Наконец он твердо взглянул на нее и заявил:

— Хорошо.

Бригад не ожидала, что ей отчаянно захочется убежать куда глаза глядят, когда она услышит такой ответ. Вместо этого кентаврийка лишь коротко кивнула, соглашаясь.

— Что я теперь должен делать? — с опаской осведомился Ку.

— Ты поклянешься, что не нанесешь себе вреда, пока твой дух снова не станет целым.

— А если ты не сможешь его скрепить?

Бригид вздохнула и решительно ответила:

— Тогда я освобожу тебя от клятвы. Ты сможешь поступить так, как сочтешь нужным.

— В таком случае я даю слово.

Кухулин протянул руку. Бригид взялась за нее, чтобы скрепить клятву.