Исчезли два кубка. Оба за первое место (впрочем, иных и не было). «Карловы Вары-73» и «Копенгаген-86». Турниры не очень значимые, но все же… Григорий помнил каждую свою победу до мельчайшей детали, до состояния души. В Карловых Варах оторвались от второго места всего на четыре очка. Накрапывал мелкий дождик, парил в пасмурном небе желто-зеленый воздушный шар, и чуть подташнивало… А вот в Монреале преимущество было подавляющим, просто до неприличия. А на завтрак подали тосты, джем и ананасовый йогурт. И салфеточки в ресторане той гостиницы были розовые, с цветочками…

— Антон! — Выпучив глаза, Чернов чуть не выбил дверь в коридор. — Иди сюда, мерзавец! Иди сюда! Где ты, гад? Какой же ты гад!

«Избить до полусмерти! Разорвать на куски! Неужели так и не понял? Это же самое дорогое, что только может быть на белом свете! Все он понял! Все! И сделал назло, чтоб побольней, чтоб до инфаркта!»

Сын даже не покраснел, его не испугала и отцовская рука, занесенная над головой. Он медленно стянул с головы наушники и с каким-то убийственным равнодушием сказал:

— Да, продал. Деньги были нужны. Что, убить теперь меня собираешься?

И Чернов вдруг ослаб, словно выпустили из него весь воздух — рука его беспомощно опустилась, кулак разжался…

— Бать, ты чего? — опешил Антон. — Бать, а бать!

Григорий быстро сумел успокоиться. Он подавил спазмы, сжимавшие горло, и все еще задыхающимся голосом произнес:

— Ты меня убил, сынок… Убил…

— Батя…

— Живи, как знаешь. Ты теперь один, я тебе больше не помощник.

— А мама? — Кажется, впервые за последние годы парень почувствовал за собой вину. Вид отца настолько расстроил Антона, что он уже был готов расплакаться.

— Не бойся, я ей ничего не скажу…

— Чего ты мне не скажешь? — В комнату заглянула Катюша, и в следующее мгновение лицо ее изменилось, побледнело до синевы. — Гриш, тебе плохо?

— Нет-нет, — бодро ответил Чернов. — Как там ужин?

— Все готово… Можно тебя на минутку? — Она дождалась, пока Григорий вышел в коридор, закрыла дверь в комнату сына. — Ну? Быстро выкладывай. Опять чуть не подрались?

— Катюш, не бери в голову, житейские мелочи…

— Давай-давай… — Она притянула его за шею, и голова Чернова безвольно упала на ее плечо. — Не держи в себе… Пожалуйся…

— Знаешь… — Он заговорил не сразу. — Я как будто на другой планете… Я теряю себя, Катюшенька… Меня осталось на донышке, а скоро и этого не будет…

В прихожей некстати зазвонил телефон.

Катя отстранила от себя мужа, подняла трубку.

— А кто его спрашивает? Минуточку… Гриш, это тебя. Какой-то Бузыкин с прежней работы.

— Бузыкин? Хм, не помню такого… — Чернов поднес трубку к уху и услышал вкрадчивый тенор:

— Григорий Михайлович?

— Да.

— Сообщу сразу — я ввел в заблуждение вашу подругу.

— Это жена…

— Тем более. Так вот, никакой я не Бузыкин. Только не надо говорить об этом вслух! Молчите и слушайте. Это очень важно, Григорий Михайлович. Так сказать, между вами и мной.

— Что там? — обеспокоенно спросила Катюша.

Чернов махнул рукой, мол, иди на кухню, раскладывай по тарелкам.

— Григорий Михайлович, вы сегодня почтовый ящик открывали?

— Мы вообще газет не выписываем.