Боже, как это страшно — быть одной!

БУДЕТ ТОЛЬКО ХОРОШЕЕ

Приближался момент, когда статуя прекрасной Артемиды должна была быть с соответствующими почестями водружена у входа в театр.

День ото дня оживала скульптура под резцом Праксителя. Она не была более похожа на мраморного истукана с разведенными в стороны руками. Теперь перед глазами любого, кто ненароком оказывался в мастерской скульптора, возникала ослепительной красоты молодая богиня, словно бы застывшая в полете. Лицо ее, фигура, складки легкой одежды — все было обращено вверх, к солнцу.

Пракситель придал статуе столь полное сходство с прячущейся в его жилище молодой женщиной, что Лидия и сама порою пугалась этого. Ей вдруг начинало казаться, что у нее отобрали и отдали другой то, что всегда принадлежало ей, и только ей.

Она узнавала вдохновенно-болезненное выражение, которое бывало свойственно ее лицу в минуты необыкновенного восторга, напряжения или несчастья; узнавала гибкий жест руки и абрис тугих маленьких грудей под складками покрывала; узнавала свои узкие ступни и непокорный поворот головы.

Она ловила себя на мысли, что Пракситель с большей любовью и обожанием глядит теперь не на нее самое, а на отражение, на ее мраморную копию. В эти мгновения отчаянья полностью овладевало всем существом молодой женщины.

Пракситель не понимал, чем вызваны внезапные приступы подавленности и страха его любовницы. Он считал, что они вызваны продолжавшей саднить глубокой душевной раной и не докучал расспросами.

Работа подходила к концу, и это значило, что Лидию постигнет та же участь, что и всех, кто когда-либо имел счастье позировать для его творений. Она станет бессмертной.

Впрочем, покуда Пракситель старался не думать об этом.

Однажды он возвратился в мастерскую с прогулки в отличном расположении духа и с порога прокричал:

— Назначена дата, когда моя Артемида займет свое место у входа в театр. Будет большой праздник и представление «Электры». Завтра на остров прибывают актеры, чтобы начать репетиции…

На лице Лидии возникла бледная улыбка.

— Но это еще не все, — продолжал скульптор. — Я решил, что хватит уже тебе томиться взаперти. Если ты столь упорно прячешься от незаслуженной мести, это твое право, но ведь, скрывшись под маской, ты вполне могла бы принять участие в празднестве!..

— Под маской? — удивленно переспросила молодая женщина. — Как ты это себе представляешь?…

— Я все уладил! Я добился, чтобы нам двоим дозволили выступить на сцене театра в представлении «Электры»!..

Лидия задумалась.

Наконец она произнесла:

— Что ж, пожалуй, это неплохая идея. Мы будем петь в хоре?

— Отнюдь! Ты получила весьма ответственную роль. Ты будешь изображать Клитемнестру!..

— Я?…

— Представь, да. И чтобы быть к тебе поближе, я сговорился сыграть роль Ореста. Мне давно хотелось сбросить годы, которые разделяют нас с тобою, и вот теперь это станет возможно на сцене. Ты будешь мачехой, а я — твоим пасынком. По-моему, удачная идея, достойная моего таланта!..

Пракситель был доволен собой, как маленький ребенок, и Лидия против воли рассмеялась.

Ее вдруг обрадовала эта возможность хотя бы на несколько часов разрушить стены своей добровольной темницы и вновь оказаться в гуще людей, услыхать множество голосов, увидать с детства знакомые лица.

Под тяжелой актерской маской, на высоких котурнах, облаченная в сценическое одеяние, она будет неузнаваема.

Личина жестокой и властной Клитемнестры как нельзя более подходит теперь для нее.

— Когда же это все случится? — пылко поинтересовалась Лидия.

— Очень, очень скоро, — лукаво улыбнулся Пракситель.