— Очень, очень скоро, — лукаво улыбнулся Пракситель. — Пока же тебе придется заняться самостоятельными репетициями. Я сказал, что тебе нездоровится и ты будешь разучивать роль дома…

— Замечательно! И никто не возражал?…

— Попробовали бы!.. Мое слово здесь значит много. — Он до краев наполнил винную чашу и одним махом осушил ее. — Через неделю ко мне в мастерскую должны пожаловать богатые горожане, которые заказывали для театра статую Аполлона. А я покажу им Артемиду. Они будут полными олухами, если не согласятся на замену! А если работа будет принята без изменений, в ночь, когда в небе будет стоять полная луна, и состоится празднество.

С этого дня затворническая жизнь Лидии вновь обрела смысл.

Просыпаясь с первыми лучами солнца, она усаживалась перед начищенным медным диском и внимательно вглядывалась в собственное отражение.

Она пыталась отыскать в своем бледном, с большими сверкающими глазами лице черты властной и хищной царицы.

Она высоко подымала вверх волосы, сразу решив, что прическа Клитемнестры должна напоминать виноградную лозу.

Она расхаживала взад-вперед по мастерской, принимая величавые позы.

Она заворачивалась в длинный белоснежный плащ и училась распахивать его так, чтобы полы взлетали вверх, будто сильные крылья.

— Наверное, я должна была родиться актрисой, — проговорила однажды Лидия, когда, устав от забот, она сидела рядом с Праксителем, рассеянно пощипывая тяжелую кисть винограда. — Каждый человек рождается для чего-то. Ты родился, чтобы из мертвого камня высекать живые фигуры. Рыбак, который продает рыбу на рынке, — для того, чтобы каждое утро выходить на лодке в море и опускать в глубину свою сеть. Молочница — чтобы доить глупых коз. Кто мне скажет: для чего появилась на свет я?… Жизнь моя оказалась бессмысленной, и теперь я думаю, что боги совершили ошибку, когда выпустили меня из материнской утробы.

— Никогда не говори так, — резко возразил Пракситель. — Боги не совершают ошибок. Они сильны и справедливы. Кстати, — словно невзначай прибавил он, — знаешь ли ты, что некоторое время назад в скалистом проливе, находящемся по ту сторону моря, затонуло судно, которое отчалило от берегов этого острова?… Я слышал эту историю на рынке. На судне находился странный пассажир — бедно одетый, с опухшим от пьянства лицом, он никогда не выпускал из рук тяжелую старинную амфору. Матросы гадали, что в ней могло быть, однако ни один так и не смог заглянуть в загадочный сосуд. Так вот, — продолжал скульптор, словно не замечая, как напряглось тело молодой женщины, прислушивавшейся к его рассказу, — как-то ранним утром, когда мореплаватели уже приближались к берегам Эллады, откуда ни возьмись налетел штормовой ветер и разбил днище судна о рифы. Началась паника. Матросы стали привязывать себя к обломкам мачт, надеясь, что волны все-таки вынесут их тела на спасительный берег. Они уговаривали и своего пассажира последовать их примеру.

Для этого ему необходимо было выпустить из рук злополучную амфору. Однако он оставался непреклонен, наотрез отказавшись следовать мудрому совету. Одной рукой он сжимал сосуд, а другой кое-как пытался привязать себя к обломку мачты. В этот момент судно вторично швырнуло на камни, доски затрещали — и все было кончено. Один из матросов увидел, как бедняга барахтался в холодной воде, крепко обхватив свою амфору. Его со всего маху ударило о торчащую из воды скалу, и амфора лопнула, а из нее посыпались золотые монеты. С криком отчаянья пассажир пытался поймать их, но монеты проваливались сквозь пальцы и шли на морское дно. Ненадежно связанные узлы распустились, и странный богач исчез в морской пучине вместе со своим несметным сокровищем. Он погиб, а обломки мачт с телами мореплавателей выбросило на берег, где их и спасли местные жители.