— Где ты живешь? — обернулся к нему рослый.

— У меня тут недалеко мастерская…

— Называй адрес. — Шофер бережно спрятал рисунок во внутренний карман форменной куртки. — Докатим тебя с ветерком, Репин. Заслужил…

Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ!

Произошло чудо: линия была свободна, и ее соединили с абонентом почти сразу.

— Алло? — произнесла Наташа, уже услыхав в трубке знакомый, показавшийся ей теперь почти родным голос. — Эжен, это я. Мне плохо!..

И она, плача, стала взахлеб рассказывать обо всех своих напастях и еще о том, как хочется ей бежать куда глаза глядят.

— Забери меня отсюда, — стонала она, даже не понимая, что говорит, — пожалуйста, забери меня к себе!.. Я не могу больше!..

Было поздно, когда дверь отделения реанимации тихонько приотворилась и изнутри выглянуло остроносенькое женское личико.

Наташа сидела в коридоре на узенькой скамье, по-школярски поджав под себя ноги, бессмысленно глядя перед собой.

— Мамаша! — шепотом позвала ее медсестра. — Эй, мамаша!.. Идите-ка сюда.

Будто ужаленная, молодая женщина подскочила к двери.

— Она, кажется, приходит в себя, — сообщила медсестра, — глазки открыла. Все время вас зовет…

— Пустите!.. Пожалуйста!.. Я заплачу!

— Меня доктор заругает.

— Он ведь уже ушел.

— Ну и что? А если вернется?…

Наташа торопливо нашарила в кармане кошелек и вложила в руку медсестры.

— Я на одну минуточку!..

— Ну ладно, — согласилась та, будто не заметив подношения, однако цепко сжимая пальцы, — если только на минуточку… Уж вы не подведите меня…

Инночка лежала на огромной кровати, и ее тельце, затерявшееся в складках покрывала, было опутано всевозможными трубками и шнурами датчиков.

Девочка тяжело дышала.

Наташа склонилась над ее лицом. Глаза вновь заволокли слезы.

— Доченька… доченька! Ты слышишь меня?…

Губы девочки задрожали, и Наташа прочла по их движению слово «мамочка».

— Тебе больно?… Все будет хорошо.

— Это не я, — едва прошептала Инночка, и Наташа поняла: дочь боится, что ее будут ругать за происшедшее. — Это не я… — повторила она.

— Ну конечно, — молодая женщина осторожно коснулась губами влажного детского лобика, — я знаю… Все будет хорошо…

— Это не я, — настойчиво прошептала девочка, — это…

Наташа выпрямилась, будто от удара током.

— Что?… — потрясенно проговорила она. — Что ты сказала?

ВИДЕНИЕ

Раньше Виктор был твердо убежден, что искусство должно служить высоким духовным целям, именно поэтому он никогда не работал на улице или в подземных переходах, как это делали многие его знакомые художники. Он считал ниже своего достоинства заниматься такой халтурой, а тем более кормиться с нее, это было что-то вроде жизненного принципа.

Теперь же, когда дар живописца спас его от вытрезвителя, Клюев находился наверху блаженства. Он вольготно раскинулся в кресле и напустил на себя важный, даже какой-то неприступный вид.

— Слушай, Репин, а поссать у тебя можно? — заискивающе спросил рослый, едва патрульный автомобиль въехал во двор старого кирпичного дома, в подвальном помещении которого и располагалась мастерская. — На таком морозе даже ширинку боязно расстегнуть.