— Куда это я попал? Ага, я захватил город, неподалеку от которого находится испанская эскадра, готовая высадить десант, чтобы этот город освободить… Либо запереться за стенами города и пропустить три хода, либо… Фиг вам! Я знаю, что я сделаю. Я приму бой на мелководье. Мои пираты будут стоять по колено в воде — этого достаточно, чтобы встретить шлюпки и напасть с палашами и пистолетами на испанский десант, не давая ему высадиться и топя испанцев, в их тяжелых кирасах, как щенят…
И он продекламировал:
Богатиков рассмеялся.
— Теперь я смогу, став старичком, говорить, что все это неправда, все это не обо мне. И с царем Леонидом я вместе — с царем огромного лесного царства, — шутливый поклон отцу, — а теперь, когда я отобьюсь от испанской эскадры, то смело смогу утверждать, что сражался, рубя палашом, по колено в соленом болоте, и ни на пядь не отступил!.. Что мне надо сделать?
— Три раза кинуть кубики, — подсказал я. — И, если вы выкинете нужную силу ветра и течения, то с испанцами справитесь. А если нет, придется покидать город.
— Что ж, кидаю, — заявил Богатиков.
— А потом про этих валютчиков вы ничего больше не слышали? — с любопытством спросил Ванька.
— В общем, нет, — ответил отец. — То есть, через некоторое время в газетах появились репортажи об аресте крупной банды валютчиков и о суде над ними — и мы предположили, что это те самые, «наши». Став постарше и научившись лучше сопоставлять и соображать, мы пришли к выводу, что все тогда сложилось очень удачно для полковника. Как раз в то время вышло строгое постановление ЦК о необходимости усиления борьбы со спекулянтами валютой и с незаконными финансовыми махинациями, и позарез требовалась «крупная банда», над которой можно было бы устроить показательный процесс, чтобы показать, как здорово и оперативно постановление проводится в жизнь. Так что друг полковника, попавший на службу в КГБ, сделал, можно сказать, настоящий подарок своим сослуживцам, предельно своевременно подсунув им подходящую банду. Одно могу сказать: Седого никуда не вызывали как свидетеля, не таскали ни на допросы, ни в суд, и Юркины родители никогда ничего не узнали. Полковник и другие участники событий сдержали свое обещание, устроив все так, чтобы дальнейшее потекло мимо нас, стороной. Самым пострадавшим оказался Димка. Да и то, пострадал он не смертельно.
— Но тогда и я кой-чего не понимаю, — сказала мама. — Если была магнитофонная запись, ставшая одной из важнейших улик, то суду необходимо было объяснить, где и как эта запись была сделана. Разве из-за этой записи вас не привлекли, не пригласили давать показания?..
— Да что ты! — рассмеялся отец. — Тогда была тысяча способов, позволяющих не объяснять происхождение записи. Скажем, представитель «органов» выступает с заявлением, что оглашение сведений может повредить расследованию дел, которые ещё находятся в разработке. Или что запись сделана важным информатором, которого нельзя раскрывать, в интересах дальнейшей оперативной работы…
— Но если суду отказываются рассказать о происхождении записи, то любой адвокат в два счета отметет улику как недействительную, — настаивала мама.
Теперь и Богатиков хмыкнул.
— Какой адвокат!.. Если велено засудить валютчиков, под постановление ЦК — все улики принимаются как миленькие, и ни один адвокат не посмел бы спорить… Ага, двенадцать! Есть нужная сила течения! От испанского десанта я отбился — и город мой!
Он передал кубики отцу. Отец стал встряхивать кубики — и запел, скорчив зверскую рожу:
Он выкинул семь очков — и попал точно на поле, где Ванька только что поставил кабак (купив лицензию у губернатора), в котором пираты, пришедшие с плавания, обязаны просаживать по триста пиастров. |