Олимпия крепко держала его, обняв за плечи, мокрая, она уткнулась лицом в его шею и кусала губы, пока он нежно брал её.
— Когда возвращаются твои родители? — спросил Танкреди.
— Они сказали, что будут позже.
— Ты уверена?
— Да... Ещё... Не останавливайся, — Танкреди больше не думал. Они любили друг друга в ванне, раскачиваясь, охваченные страстью, в горячей воде. А затем послышались гудки автомобиля. — О, Боже мой! — Олимпия напряглась. Она немного приподнялась, а он всё продолжал двигаться над ней. — Тише, — она сосредоточилась, чтобы услышать любой возможный звук. Вдруг шторка приподнялась. — Это наш гараж. Предки. Вернулись.
— Что?
— Да, шевелись давай.
Они поспешно вылезли из ванны. Танкреди поскользнулся и упал на пол.
— Давай быстрее, чего ты там застрял?
— Я упал, — он встал с болью. Всё его желание в один момент угасло. Через секунду они уже были в комнате Олимпии. Они старались изо всех сил одеться побыстрее. Танкреди, всё ещё мокрый, пытался надеть носки без особого успеха. Наконец, он всё-таки натянул боксеры, затем брюки, рубашку и ботинки. Он свернул носки в комок и сунул их в карман.
— Ну какой же ты тормоз! Шевелись, они уже поднимаются.
Теперь они расположились в гостиной и включили телевизор. И в этот самый момент вошли родители.
— Олимпия? Ты дома? Это ты?
— Да, мам, мы в гостиной.
Танкреди поднялся, когда вошли её родители.
— Добрый вечер...
— О, привет, Танкреди.
— Здравствуй.
Джорджио, отец Олимпии, улыбнулся ему.
— Ты не смотришь игру?
Танкреди извинился.
— Да, я переключил канал. Но сейчас мне нужно ехать домой, потому что позже нужно показаться на одной вечеринке.
— Да, точно. Сегодня же восемнадцатилетие твоей подруги Гвендалины, — отец Олимпии посмотрел на часы. — Вы должны поспешить.
— Да-да, я уже собирался идти. До скорого, синьора. Доброй ночи.
Танкреди уже собирался уходить из гостиной, но когда он стал искать в кармане ключи от машины, оттуда вывалился носок. Прежде чем отец смог поднять его, Олимпия успела схватить его на лету.
— Твой платок... Я тебя провожу.
Они пошли в сторону кухни. Джорджио посмотрел на жену.
— Это и правда был платок?
— Да, притворимся, что так и есть. Как притворились, что поверили, будто они смотрели телевизор.
Танкреди и Олимпия целовались в дверях.
— Какой позор, твой отец едва не взял мой носок.
— Ага... А я, как всегда, спасла тебя... Но это для моего же блага!
Она вытолкала его за дверь. Танкреди повернулся к ней.
— Ты думаешь, они всё поняли?
— Ещё чего… Они всё принимают за чистую монету.
Танкреди улыбнулся.
— Ладно, скоро увидимся. И слей воду из ванны.
— Да, до скорого. И не опаздывай.
— Нет, — тогда он в последний раз повернулся и улыбнулся ей: — Но потом мы продолжим с того места, где остановились! Мне понравилось. У Гвендалины же есть ванна?
— Езжай уже! — закрыла она дверь.
Танкреди на всех парах ехал домой на своём Порше. Там в один момент он разделся, принял душ и вытерся. Надел тёмный костюм и белую рубашку, чёрные носки — надевая их, он широко улыбался — а затем обулся в Church's последней модели. Он бегом спустился, перескакивая через две ступеньки, а потом встретил её.
— Привет... — Клаудине спокойно стояла в темноте, опираясь о стену. — Ты здесь… Я думал, ты спишь.
— Услышала, как ты приехал.
— Ой, прости, я тебя разбудил. |