— Видишь? И так уже три дня, бедняжка, — мать поднесла руку мужа к своим губам и тихо заплакала. Иногда она была рассеянной женщиной, которая часто прощала измены Витторио, но даже понятия не имела об ужасном преступлении, которое он совершил. — Почему ты приехал? Говорил с Джанфилиппо? Я просила его позвонить тебе.

Танкреди молчал. Он вновь посмотрел на своего отца, его осунувшееся лицо, его морщины, эти неподвижные руки. В какой-то момент ему почудилось, что он зашевелился. Тогда Танкреди в ужасе закрыл глаза. Повернулся к матери. Вот она, рядом с ним, полная невинности, которая в сочетании со старостью делала её ещё более хрупкой. Он улыбнулся ей.

— Да, мама, он позвонил. Я приехал, как только смог.

Едва произнеся эти слова, Танкреди ощутил всю тяжесть лжи. Эта старая уставшая женщина, эта наивная женщина, которая, наверное, до сих пор влюблена в этого человека, не могла узнать о таком. Не должна была узнать.

Затем мать снова его обняла и крепко прижала к себе.

— Твой отец сильный... Но на этот раз мне страшно.

Руки Танкреди были опущены, и, сам того не желая, он похлопал себя по карману куртки. Письмо, эти ужасные фотографии — всё было здесь, в шаге от его матери. Было очень просто показать их ей, чтобы она увидела, с кем жила, с каким монстром она делила постель, кто воспользовался её дочерью. С тех пор, как ей исполнилось четыре годика, и до той последней ночи, когда Клаудине, измученная, не зная, как вынести груз этой истории, не смогла найти иного выхода. Она рассталась с жизнью.

Клаудине. Клаудине, которая не узнала любви, которая ни разу не встречалась с парнем, которая ни с кем не целовалась, которая не говорила «я люблю тебя», которая не плакала, когда заканчивалась одна история, и не была счастлива, когда начиналась новая. Клаудине, для которой секс был пыткой, издевательствами от того, кто больше всех остальных на свете должен был любить её и оберегать.

Тогда Танкреди обнял свою мать и заплакал. Она даже удивилась. Отстранившись, она вытерла его слёзы, погладила его по голове и улыбнулась, пытаясь утешить.

— Ну-ну, всё, не плачь.

Танкреди постепенно смог овладеть собой.

— Я люблю тебя, мам. Скоро позвоню.

Он ушёл, унося с собой единственную боль и груз правды.

— София, смотри... — ходунки медленно зашевелились. Андреа мог двигать ногами, медленно продвигаясь, шаг за шагом, поддерживая себя руками, он иногда волочил ноги. Но он даже научился их сгибать. — Видела? Я как будто снова маленький ребёнок! — счастливо улыбнулся он. Он наполнял дом своим восторгом, это был словно новый свет, словно его коснулась энергия новой жизни. София смотрела на него, не переставая улыбаться. Андреа вылез из ходунков и сел на диван. — Хватит, я больше не могу.

— И месяца не прошло. А пройдёт как минимум полгода, пока ты станешь независимым и сможешь ходить хоть немного без опоры. Ты же знаешь это.

Андреа весь вспотел.

— Всё равно, это для меня просто чудо. Когда мне пришло то электронное письмо и я узнал о нашем профессоре, о его исследованиях стволовых клеток, которые вводят в костный мозг... я сразу понял, что это моя история, поверить не мог... Вот это величие коммуникаций, интернета! Его постоянно критикуют, но ведь он позволяет нам быть в курсе.

София погладила его локоть.

— Да... — у него даже выпучились вены от усилий. — Есть хочешь?

— Да, не откажусь.

Она встала и пошла на кухню. Чуть позже вернулась с бутылкой «Gatorade».

— Выпей пока это.