— Давайте красить яйца. Сделаем из них персонажей: сторож, балерина, ковбой, индеец... — все трое, когда были детьми, вместе с родителями разворачивают специальную бумагу, чтобы одеть яйца к Пасхе, и раскрашивают её акварелью, фломастерами и карандашами.

— Смотрите, здесь ломтики колбасы, а вот пепперони. И чизкейк, который я попросила приготовить специально для вас...

Их мать, Эмма, и её забота.

— Папа, но это нечестно!  Джанфилиппо всё съест!

— Ты права. Оставь немного своей сестре…

Их отец, Витторио, и его попытки установить согласие.

— Папа, но миндальное печенье жирное, а она и так уже толстая!

Он рассмеялся над этим воспоминанием. Это было не так. Клаудине была стройная, она всегда была в форме, была прелестной. Он сказал это только потому, что тоже хотел немного попробовать. Он был в семье младшим, и ему казалось, будто никто не берёт его в расчёт.

Клаудине. «Что с тобой произошло, Клаудине? Почему ты ушла, не попрощавшись? Так не делается. Это нечестно, — он вспомнил ту ночь, боль оттого, что не выслушал её. Её последнюю улыбку, когда она, наверное, уже всё решила. — Что ты хотела сказать мне, Клаудине?»

Он поднялся по лестнице. Пришёл на верхний этаж. Прошёл длинный коридор, проходящий через все спальни: его, Джанфилиппо и, наконец, последнюю комнату в конце – спальню Клаудине. Он медленно открыл дверь. Немного паутины и пыли. В этом доме никто не жил уже много лет. Его родители сейчас на вилле на Лазурном Берегу. Там лучше климат, и они решили переехать, потому что у отца проблемы с лёгкими. Он ощутил чувство вины. Уже около двух месяцев он не говорил с ними. Вообще-то, уже полгода. После смерти Клаудине между ними всё стало непросто. Он только время от времени говорил с Джанфилиппо.

Он вошёл в комнату Клаудине. Она была невредима. Всё было на том же месте: мягкие игрушки на кровати, куклы на письменном столе, занавески цвета фуксии с подвязками светлее на тон. Всё как всегда. И тут вдруг до него что-то дошло. Он только что увидел, только теперь, спустя столько лет. Это была комната ребёнка. Предметы повсюду: конфеты, куклы, мягкие игрушки, карандаши с забавными колпачками. Когда Клаудине покончила с собой, ей было двадцать лет. Как он мог не замечать этого раньше? Клаудине так и не повзрослела. Она не хотела взрослеть. Но что её так пугало?

Он открывал ящики и доставал вещи: фотографии, флаконы духов, ключи, дешёвые кольца, цветные карандаши, резинки, открытки, какие-то письма. Он уже видел и сто раз пересматривал все эти вещи. Он изучал их раз за разом как минимум в течение двух лет после случившегося. Он снова и снова перечитывал открытки и письма, но никогда ничего не находил, никаких следов, никаких тревог, ничего, что говорило бы о причинах её решения. И тогда вдруг он понял, что никак не приходило ему в голову в течение стольких лет.

 Танкреди смотрел на доску, полную фотографий: кадры с вечеринок по поводу совершеннолетия Клаудине и её подруг и друзей; другие моменты её жизни: лицей, редкие путешествия, летние каникулы. Наконец, он заметил один кадр. На ней маленькая Клаудине, ей там лет восемь. Это он сделал снимок. Он снял его с доски и присмотрелся повнимательней. Клаудине улыбалась за листвой; видно было только её лицо и ручки, сжимающие ветки. В один миг он перенёсся во времени как раз в тот день.

— Но это ведь так просто!

— А я не могу!

Танкреди смотрел на фотокамеру и пытался понять, как она работает.

— Нужно нажать кнопку сверху, слева!

— Эту?

— Да, точно, — Клаудине забралась на дерево с помощью реек, прибитых к нему, которые они использовали как лестницу. Она показалась сверху. — Вот так. Теперь смотри туда и найди меня. — Она убрала листья с лица и появилась со всей своей улыбкой в ветвях: — Давай, фоткай меня!

Танкреди нажал на кнопку.