— Даже сегодня, после стольких лет, меня спрашивают о тебе многие известные маэстро. Им бы хотелось работать с тобой, ты могла бы давать концерты по всему миру. Они будут рады платить тебе, сколько пожелаешь.

— Да есть у меня деньги. То, в чём я нуждаюсь, не сможет мне дать никто.

— А в чём ты нуждаешься, София?

Тогда женщина посмотрела в глаза своей учительнице.

— В чуде.

После этого Оля не знала, что ответить. Она смотрела, как удаляется этот талант, эта девушка, это юное дарование, которое могло далеко пойти и вместо этого решило закрыться у себя дома. Она вздохнула.

— Ладно, ребята, давайте исполним последнее. Откройте страницу двенадцать, я хочу, чтобы на воскресной мессе все рты пооткрывали от «Ich will hier bei dir stehen».

На улице совсем недавно закончился дождь. София остановилась на лестнице, ведущей в церковь, и глубоко вздохнула. Она закрыла глаза и вдохнула запах сырой травы, земли, жизни. Да, жизни. А на чём остановилась её собственная? Её восторг, ноты её сердца? Когда она вновь открыла глаза, он был там, на расстоянии нескольких шагов. Она видела этого мужчину в церкви, и её удивило, что какой-то странный тип пришёл послушать хор, но она тут же забыла о нём. Она решила, что это один из тех туристов, которые совершают пробежки по Авентино и любят зайти в какую-нибудь церковь. Очень красивый мужчина, и он ей улыбался. В какой-то момент ей показалось, что она его знает. Однако, если подумать, она точно никогда его раньше не видела. Он вполне может оказаться иностранцем. У него синие глаза, тёмные, яркие и, если присмотреться, холодные. Одежда ей не помогала, потому как на нём только футболка и короткие шорты.

Ожидая её у церкви, Танкреди воображал их знакомство. Какая фраза может быть подходящей для такой женщины? Он абсолютно ничего о ней не знал; он не мог определить ни её социальный статус, ни в каких школах она училась, ни её происхождение. Если она римлянка, то из какого района, где работает? Он знал только, что она отлично знает музыкальные ноты. Да, она пианистка или дирижёр, может, виолончелистка. Но он мало разбирался в музыке.

Они молча стояли на лестнице у церкви. Небо прояснялось. Словно совсем рядом, между зеленью и небом, радуга ознаменовала конец дождя. Танкреди посмотрел вокруг: этот особенный свет, они вдвоём спокойно стоят на лестнице. Ситуация становилась неловкой.

— Мы похожи на картину Магритта. Ты знаешь Магритта?

«Итальянец, — подумала София. — И смелый».

Танкреди улыбался. София внимательно разглядывала его. Стройное телосложение, хорошо проработанное тело. Высокий и мускулистый, фигура пропорциональная. Он мог оказаться кем угодно, даже преступником. Однако его улыбка каким-то образом внушала доверие; то есть, было в нём что-то, что позволяло почуять его глубокие страдания. Она покачала головой в ответ на свои собственные мысли. Кажется, она насмотрелась фильмов. Он ведь не более, чем незнакомец, который хочет завязать разговор. Или того хуже – просто вор, который хочет украсть у неё сумочку, отвлекая её своей внешностью. Неосознанно она прижала к себе сумку.

— Да, я знаю Магритта. Но не помню ни одной картины, на которой двое персонажей попусту тратят время.

Танкреди вновь улыбнулся.

— Помнишь картину с трубкой? Он знал очень много людей. А сверху было написано: «Ceci n'est pas une pipe...»

— Что значит: «Это не трубка». Я немного знаю французский.

— Не ставлю это под сомнение, — снова улыбнулся он. — Ты не дала мне закончить. Этой картиной он хотел сказать, что всё, что есть в мире, на самом деле не то, чем кажется. Трубка – это что-то большее, это не просто трубка; это проекция, это мужчина или женщина, которые раньше курили; или просто известная картина.