|
Затем повели за город, довели до сахарного завода, а что было потом, не помню; прихожу в себя -- кругом никого, я лежу на берегу, вещей нет, лодки нет, этих проклятых солдат тоже нет, а на затылке у меня шишка величиной с яйцо. Пощупай. -- Не могу, Крикор, я же связана. Перережь веревку, и я тебе помогу. Бедный ты мой, бедный. -- Боже, как болит голова. Как я дошел домой, сам не знаю. И лодки у меня теперь нет. Еще вчера я мог получить за нее полторы тысячи рупий. Бедная моя голова. Полторы тысячи рупий. Ноги тоже болят. Я должен лечь в постель. -- Развяжи меня, Крикор, и я уложу тебя. Бедный ты мой. -- Не беспокойся, цветок души моей. Я сам лягу. Буду спать целую неделю. -- Крикор, развяжи меня. -- Не волнуйся, мне просто надо как следует выспаться. Господи, как все болит! -- И с этими словами господин Юкумян залпом выпил виски, закинул, удовлетворенно фыркнув, ноги на кровать и повернулся к стенке. -- Крикор, пожалуйста... развяжи меня... Я ведь связана, ты разве не видишь? Я всю ночь так пролежала, мне больно... -- Полежишь еще. Сейчас у меня нет сил тобой заниматься. Только о себе и думаешь. Видишь же, я устал. Неужели непонятно? -- Но, Крикор... -- Заткнись ты. И не прошло и минуты, как господин Юкумян, забыв о многочисленных невзгодах этой ночи, нашел утешение в глубоком, продолжительном сне. Через несколько часов он был разбужен барабанным боем и ревом труб -- в Матоди входила победоносная армия. Под окном печатали шаг воины Прогресса и Новой эры. Господин Юкумян вскочил с кровати, протер глаза и прильнул к щели в ставне. -- Господи, помилуй! -- воскликнул он. -- Значит, Сет все-таки победил! -- И, захихикав, добавил: -- А майор Джоав и капитан остались в дураках! Лежа на полу, госпожа Юкумян кротко смотрела на него своими грустными темными глазами. -- Лежи тихо, женщина, -- сказал он, ткнув ее по-дружески ногой в шерстяном носке. -- Потерпи еще немного, и я тебя развяжу. -- И господин Юкумян улегся на кровать, уткнулся носом в подушку и, несколько раз фыркнув и повертевшись, вновь погрузился в сон. Зрелище было великолепное. Первым, в серых изорванных полевых гимнастерках, выступал духовой оркестр императорской гвардии: Бог с войском ангелов сбираются на сечь, Дабы вражды людской течение пресечь; В воздух взвился Господень тяжкий острый меч -- И правды час настал. За оркестром, подымая тучи пыли, маршировала пехота: мозолистые, голые ступни, изношенные мундиры, спущенные гетры, фуражки набекрень, на плечах -- винтовки "ли-энфилд" с примкнутыми штыками, курчавые головы, черные как смоль лица, черная лоснящаяся кожа под расстегнутыми гимнастерками, набитые добычей карманы. |
