|
Это был один из дней, когда мистрис Эйрикорт упала духом. Взглянула меня, она попыталась придать своим маленьким глазкам выражение трагического упрека, покачала своей крашеной головой и сказала: – О, Винтерфильд, я не ожидала от вас этого! Стелла, принеси мне флакон. Но Стелла сделала вид, что не поняла намека. Она так ласково приняла меня, что я чуть не заплакал. О, если б ее матери не было в комнате! Но она была здесь, и мне ничего не оставалось, как тотчас же приступить к делу, будто я был поверенным в делах этих дам. Мистрис Эйрикорт начала с того, что стала выговаривать Стелле, зачем она спрашивала у меня совета, и затем стала уверять меня, что не имеет намерения уезжать из Лондона. – Как же мне тогда быть со своим домом? – спросила она раздраженно. Я знал, что она называла «своим домом» квартиру в верхнем этаже, которую всегда могла оставить, но не сказал ничего, а обратился к Стелле: – Я припомнил несколько мест, которые могли бы вам понравиться, ближайшее из них – дом одного французского семейства, – старого джентльмена и его жены. У них нет ни детей, ни квартирантов, но я думаю, что они охотно бы приняли моих знакомых, если только их свободные комнаты не заняты. Они живут в Сен Жермене около самого Парижа. Я поступил хитро – подобно самому отцу Бенвелю – и, сказав последние слова, посмотрел на мистрис Эйрикорт. Париж оправдал надежды, возлагаемые мною на него, она не могла устоять против искушения и не только уступила, но даже назначила плату, которую могла бы предложить за квартиру. Когда я стал прощаться, Стелла шепотом поблагодарила меня. – Мое имя не названо, но о моем несчастье рассказывают газеты, – сочувствующие мне знакомые уже начинают приезжать, чтобы утешить меня. Я умру, если вы не поможете нам уехать в город, где меня никто не знает. Сегодня ночью я отправляюсь с почтовым поездом в Париж. Париж, 13 февраля. Вечер. Я только что вернулся из Сен Жермена. Прибегая к различным хитростям, мне наконец удалось все устроить. Я начинаю думать, что я иезуит по природе, вероятно, между мною и отцом Бенвелем имеется какое нибудь отвратительное сходство. Мои друзья, месье и мадам Вилльрэ, охотно примут двух леди англичанок, которых я знаю уже много лет. Они могут за неделю приготовить для приема мистрис Эйрикорт и ее дочери вместительную и хорошенькую квартиру в нижнем этаже дома, доставшегося мадам Вилльрэ в наследство от одного из ее предков. Все сложности заключались в денежном вопросе: месье Вилльрэ, получающий пенсию, стеснялся назначить плату за квартиру, а я настолько несведущ, что не мог помочь ему. Кончилось тем, что мы обратились к агенту по найму квартир в Сен Жермене. Цена, назначенная им, показалась мне вполне справедливой, но она превосходила средства мистрис Эйрикорт. Я уже так давно знаю семейство Вилльрэ, что мог, не рискуя обидеть их, предложить им тайное соглашение, позволявшее мне уплатить часть суммы. Таким образом, это затруднение было устранено. Мы направились в большой сад за домом, и здесь я еще раз выказал свою хитрость. В одном прелестном тенистом уголке я увидел необходимую принадлежность французского сада – «павильон» – прехорошенький домик, – в три комнаты, точно игрушка. Было заключено еще условие о найме этого домика мною. Мадам Вилльрэ улыбнулась. – Могу поспорить, – сказала она, применив все свое знание английского языка, – одна из этих дам очаровательно молода. Добрая старушка и не подозревает, как безнадежна история моей любви. Я должен видеть Стеллу хоть изредка – больше я ничего не требую и ни на что не надеюсь. Никогда еще я так не чувствовал свое одиночество. Третья выписка Лондон, 1 марта. Стелла и мать ее сегодня отправились в Сен Жермен, не позволив мне сопровождать их. |
