|
Когда я просматриваю свой дневник, мне самому становится совестно своего нетерпения. Какое тщеславие с моей стороны предполагать, что она будет думать обо мне, когда она вся охвачена новыми заботами и радостями материнства, особенно священными для ее бедной и грустной жизни! Я беру назад все, что писал о ней, и от всей души прощаю ребенка. Рим, 1 марта. У своего банкира я нашел несколько писем на мое имя. Мне больше всего, конечно, хотелось получить известия из Сен Жермена. Сообщая о получении моего последнего письма из Каира – вскоре после отъезда из Неаполя я нарушил свой обет молчания, – Стелла наконец прислала мне давно желанное приглашение: «Постарайтесь вернуться к нам еще до дня рождения моего мальчика, 27 мая, когда ему исполнится год». После этих слов ей нечего бояться, что я опоздаю к назначенному дню. Страннику – собака теперь вполне стала достойна своего имени – придется проститься с яхтой, которую пес полюбил, и отправиться в обратный путь по железной дороге, которую он ненавидит. Я не хочу более подвергать себя бурям и остановкам. Прощай, море, на время! Я отправил по телеграфу известие о благополучном возвращении. Я должен спешить уехать из Рима, иначе сделаю серьезную ошибку – не исполню поручения матери Стеллы. Мистрис Эйрикорт серьезно просила меня в случае моего возвращения через Италию доставить ей какие нибудь сведения о Ромейне. Ей интересно знать, заставили ли его все таки стать священником. Следовательно, я должен, если только будет возможно узнать его планы, выяснить также и то, так ли он несчастен, как того заслуживает, разочаровался ли он в своих ожиданиях и есть ли, таким образом, надежда на его возвращение на путь истинный, а главное – с ним ли еще отец Бенвель. Я думаю, что мистрис Эйрикорт еще не оставила своего намерения известить Ромейна о рождении сына. Я думаю, скорее всего мне удастся получить необходимые сведения от моего банкира. Он двадцать лет живет в Риме, но слишком занят, для того чтобы такой праздный человек, как я, мог беспокоить его в часы занятий. Я пригласил его завтра пообедать со мной. 2 марта. Гость мой только что ушел от меня. Боюсь, что мистрис Эйрикорт сильно огорчится, услышав мое сообщение. В ту минуту, когда я назвал Ромейна, банкир с удивлением взглянул на меня. – Об этом человеке говорит весь Рим, – сказал он. – Удивляюсь, что вы раньше не слышали о нем. – Он священник? – Конечно! Замечательно, что обычное время искуса было значительно сокращено для него особым распоряжением высших властей. Папа принимает в нем величайшее участие, а итальянцы уже прозвали его «молодым кардиналом». Не думайте, как многие из ваших соотечественников, что благодаря своему состоянию он получил эту высокую степень. Состояние его играет здесь незначительную роль. Он соединяет в себе два противоположных качества, весьма драгоценных для церкви и редко встречаемых в одном человеке. Он уже приобрел себе здесь всеобщую известность как чрезвычайно красноречивый и убедительный проповедник… – Проповедник! – воскликнул я. – Он приобрел себе известность у вас? Каким же образом итальянцы понимают его? Банкир смотрел на меня с изумлением. – Почему же им не понимать человека, говорящего с ними на их родном языке? – спросил он. – Ромейн, прибыв сюда, уже говорил по итальянски, а с того времени он, постоянно упражняясь, привык и думать по итальянски. В продолжение последнего сезона он проповедует в Риме попеременно то по итальянски, то по английски. Но я говорил о двух редких противоположных качествах этого замечательного человека. Даже не находясь на кафедре, он с успехом может служить церкви в ее политических интересах. Говорят, он приобрел глубокие знания, занимаясь в былые годы историей. Как то, по случаю возникших дипломатических недоразумений между церковью и государством, он написал записку, про которую секретарь кардинал сказал, что это образец применения опыта прошлых дней к современным нуждам. |
