|
Дойдя до конца длинного коридора, он отворил дверь и удалился. Когда я переступил порог комнаты, я встретился со Стеллой. Она взяла меня за обе руки и молча посмотрела на меня. Вся ее искренность, доброта и благородство выразились в этом взгляде. Некоторое время царствовало молчание, потом она заговорила с большой грустью, но спокойно: – Еще один шаг милосердия, Бернард. Помогите ему по крайней мере умереть покойно. Я сделал шаг вперед и приблизился к нему. Он полусидел, обложенный подушками, в широком, удобном кресле. Только в этом положении он мог свободно дышать. На его осунувшемся лице лежал явный отпечаток смерти. И лишь в его глазах, когда он повернулся ко мне, теплился еще меркнущий свет жизни. Одна его рука свесилась с кресла, другая – обнимала малютку, который сидел на его коленях. Мальчик с удивлением взглянул на меня, когда я стал возле его отца. Ромейн сделал мне знак наклониться, чтоб я мог его слышать. – Пенроз, – спросил он слабым шепотом, – дорогой Артур не умирает, подобно мне? Я рассеял его опасения. На минуту будто тень улыбки мелькнула на его лице, когда я рассказывал ему о напрасных усилиях Пенроза быть моим спутником во время путешествия. Очередным жестом он попросил меня еще раз наклониться к нему. – Передайте мое сердечное благословение Пенрозу, примите его. Вы спасли Артура. – Его глаза обратились к Стелле. – Вы были и для нее лучшим другом. – Он замолчал, чтобы перевести свое слабое дыхание, обвел взором комнату, в которой не было никого, кроме нас. Снова печальная тень улыбки пробежала по его лицу и исчезла. Я слушал, наклонившись к нему еще ближе. – Христос принял дитя к себе на колени. Священники называют себя служителями Христа. Они покинули меня из за этого дитяти на моих коленях. Ложь, ложь, ложь!.. Винтерфильд, смерть – великий учитель! Я сознаю, как заблуждался, что я потерял жену и ребенка. Как жалко и ничтожно кажется теперь все остальное! Он на минуту умолк. Не думал ли он? Нет, он, по видимому, прислушивался, между тем в комнате не было слышно ни звука. Стелла испуганно встрепенулась, увидя, что он прислушивается. На ее лице выразился страх, но не удивление. – Разве то все еще мучает вас? – спросила она. – Нет, – сказал он, – с тех пор, как оставил Рим, я никогда не слыхал этого ясно. Оно становилось с того времени все слабее и слабее. Теперь это уже не голос, а чуть слышный шепот: мое покаяние принято, мое разрешение приближается. – Винтерфильд? Стелла указала на меня. – Да, я сейчас говорил о Риме. Что мне напомнил Рим? – Он медленно восстановил свои воспоминания. – Передайте Винтерфильду, – прошептал он Стелле, – что сказал нунций, когда узнал, что я умираю. Великий человек пересчитал все должности, которые я мог бы занять, если б остался в живых. С занимаемого мною здесь места при посольстве… – Позвольте мне рассказать, – ласково прервала она, – и сберегите ваши силы для лучшей цели. – С вашего места при посольстве вас бы возвели в высшую степень – вице легата. После мудрого исполнения этих обязанностей удостаиваются звания члена конклава. После остается занять последнюю, высшую ступень – получить сан князя церкви. – Все суета! – сказал умирающий Ромейн. Он взглянул на свою жену и ребенка. – Истинное счастье ожидало меня здесь, и я узнаю это только теперь. Слишком поздно, слишком поздно! Он откинул голову на подушку и закрыл свои утомленные глаза. Мы подумали, что он хочет заснуть. Стелла попыталась взять от него мальчика. – Нет, – прошептал он, – пусть мои глаза отдохнут, чтобы снова смотреть на него. Мы ждали. Ребенок смотрел на меня с детским любопытством. Мать стала на колени возле него и прошептала ему что то на ухо. |
