|
Сегодня утром мы подслушали, как он говорил сам с собой. Стелла спросила, не говорил ли он о дуэли. – Никогда. Он, кажется, забыл о ней. Сегодня утром мы слышали только два три отдельных слова, о какой то женщине и потом еще что то, кажется, намек на чью то смерть. Прошлой ночью, когда он ложился спать, я была около него и мне показалось, что он что то скрывает от меня. Я сложила его платье, кроме жилета, как вдруг он выхватил его у меня и подложил себе под подушку. Я не могу осмотреть жилет так, чтобы он не знал этого. Он спит чрезвычайно чутко, как только подойдешь к нему, он тотчас же просыпается. Извините, что я утомляю вас такими подробностями, интересными только для нас. Но вы по крайней мере поймете постоянный страх, в котором мы находимся. – В вашем несчастном положении, – сказала Стелла, – я бы попыталась расстаться с ним – то есть поместить его куда нибудь, где бы за ним был медицинский надзор. Лицо матери приняло еще более грустное выражение. – Я уже справлялась об этом, – отвечала она. – Прежде он должен, провести ночь в работном доме, чтобы быть принятым как не имеющий средств в дом призрения. О, моя дорогая, должно быть, во мне еще есть остаток гордости! Он теперь мой единственный сын. Отец его был генералом французской армии, я выросла между людьми благородными по происхождению и воспитанию – я не могу отвести своего мальчика в работный дом! Стелла поняла ее. – Я сочувствую вам от всего сердца, – сказала она. – Поместите его в частный приют, где бы он был под надзором знающего и доброго человека, и позвольте мне, прошу вас, открыть свое портмоне. Но вдова упорно отказывалась. Стелла настаивала: – Может быть, вы не знаете частного приюта, которым могли бы быть довольны? – Я знаю такой приют. Добрый доктор, лечивший мужа во время его последней болезни, указал мне на него. Один из его друзей открыл у себя приют для нескольких больных и берет за них только то, что стоит их содержание. Сумма немыслимая для меня. Вот в чем заключается искушение, о котором я упомянула. В случае своей болезни я могла бы принять от вас несколько фунтов, потому что надеялась бы впоследствии заплатить их. Но взять большую сумму – никогда! Она встала, будто желая положить конец свиданию. Стелла перебрала все доводы, чтобы убедить ее, но напрасно! Мирный спор между ними продолжался бы еще долго, если бы их не прервали звуки, снова донесшиеся до них из соседней комнаты. На этот раз, звуки не только сносные, но даже приятные: бедный мальчик наигрывал на флейте или кларнете песенку из французского водевиля. – Теперь он счастлив, – сказала мать, – он музыкант от природы, пойдите посмотрите на него. Новая мысль пришла в голову Стелле. Она преодолела свое нежелание видеть мальчика, связанного несчастьем таким роковым образом с жизнью Ромейна. Когда мадам Марильяк направилась к двери в другую комнату, она быстро вынула из портмоне банкноты и сложила так, чтобы их легко можно было спрятать в руке. Она последовала за вдовой в соседнюю комнату. Мальчик сидел на постели. Он положил свою флейту и поклонился Стелле. Его длинные, шелковистые волосы спускались по плечам. Одно только в его нежном лице указывало на расстроенные умственные способности – его большие кроткие глаза смотрели без выражения, как стеклянные. – Вы любите музыку, мадемуазель? – спросил он ласково. Стелла попросила его еще раз сыграть песенку. Он с гордостью исполнил ее желание. Его сестре присутствие постороннего лица, казалось, было неприятно. – Работа стоит, – сказала она, уходя в переднюю комнату. Мать ее дошла с ней до двери, делая необходимые указания в работе. Стелла воспользовалась случаем. Она положила деньги в карман куртки мальчика. |
