Многие священники ордена святого Василия живут в Японии давно, и тем не менее постоянно чувствуется, что они не прониклись особым уважением к тем, среди кого распространяют свое учение. Низкорослых японцев они явно относят к низшей расе.

Правда, разглядеть это не так-то просто, ведь во время богослужения весь вид святых отцов выражает любовь к ближнему и смирение.

Со смиренным и благодушным видом ходят они и по улицам города, но только нет-нет да и проглянет невольно в их глазах при встрече со знакомым японцем пренебрежительная усмешка.

Отлучаясь из церкви в город, святые отцы облачаются в черные сутаны, держатся на людях торжественно, с достоинством, всем своим видом показывая, что они принадлежат к тем, кто несет человеку любовь и душевный покой.

После ухода Тасима Маркони и Городи тоже вышли со склада, о чем-то поговорили на своем языке и вывели из гаража машину. Отец Маркони сел за руль, а отец Городи уселся рядом с ним. Миновав церковь, машина выехала на безлюдную прямую дорогу. Вскоре она свернула на узкую дорожку и оказалась на тихой улочке. Потом остановилась. В том месте, где под сенью деревьев уже стоял маленький «рено». Оставив машину, священники подошли к дому. Отец Городи постучал в дверь. Овчарки начали было лаять, но после окрика священника умолкли.

— Кто там? — послышался раздраженный голос из глубины дома.

— Это я, — тихо, чтобы не услышали соседи, ответил отец Городи.

— Подождите минуту, — сказала Ясуко после некоторой паузы. В ее голосе прозвучало замешательство.

Священники с улыбкой переглянулись. Однако и после двадцатиминутного ожидания дверь не открылась. Им надоело стоять на месте, и они решили посмотреть на овчарок, которые мирно играли друг с другом, позвякивая цепями.

Проходя мимо дома, святые отцы почти одновременно заглянули в окно и тут же, улыбаясь, отвели глаза.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву омелы, пятнали и листья и траву оранжевыми мазками и придавали всему участку нарядный вид. По небу плыли редкие белые облака.

Отец Городи, заложив руки за спину, нетерпеливо прохаживался по двору, а отец Маркони, скрестив руки на груди, стоял на месте и шептал молитву.

Наконец щелкнул дверной замок.

— Входите, пожалуйста, — Ясуко пригласила посетителей в дом.

Они вошли. Дом у Ясуко не очень большой, но комнаты расположены удобно, и каждая отделена от другой раздвижной перегородкой. Что находилось за перегородками, священникам было известно.

С минуту они наблюдали, как отец Билье диктует перевод библии, а Ясуко правит текст. Но почему отец Билье — всегда такой спокойный — сейчас кажется растерянным, а на лице Ясуко выступила испарина?

— «…Но расположил члены, каждый в составе тела как ему было угодно, — диктует отец Билье, — а если бы все были один член, то где было бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее. И которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечение. И неблагообразные наши более благовидно покрываются; а благообразные наши не имеют в том нужды. Но бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение».

Работая над этим длинным абзацем, и отец Билье и Ясуко слышат шорох одежды. Но вот абзац закончен, Ясуко поднимает глаза и видит, как отец Маркони и отец Городи сбрасывают с себя свои черные сутаны и переодеваются в мирскую одежду.