Изменить размер шрифта - +
Он не стыдится играть с малышами.

<...>

Десятый час. Выстрелы: раз, два, несколько, два, один, несколько. Может быть, это именно мое окно плохо затемнено?

Но я не прекращаю писать.

Наоборот, летучее (единичный выстрел) становится мысль.

<...>

Почему я собираю посуду? [27.02.42, последняя статья Корчака в газете Дома Сирот].

Знаю, что много их, недовольных тем, что после еды собираю посуду. Даже дежурные, похоже, этого не любят. Ведь справляются. Их хватает. А если бы и недоставало, можно добавить одного или двух. Ну что за чудачество, что за упрямство, а то даже и безобразное притворство, будто такой уж работящий и демократ. <...>

А что хуже всего: делаю это неловко, мешаю раздаче добавки, толкаю тех, кто тесно сидит за столами. Из-за меня не успевают вылизать миски. Кто-то даже может лишиться добавки. Раза два у меня что-то упало с тарелок, которые я нес неуклюже. Если бы это случилось у другого, не миновать, наверно, скандала. <...>

...Как же понять, зачем я это делаю?..

...вот мое объяснение:

Когда сам убираю, мне видны треснувшие тарелки, погнутые ложки, облупившиеся миски. <...> Видно, как расхлябанные разбрасывают ложки, ножи, солонки и чашки вместо того, чтобы поставить на место. Временами бросится в глаза, как раздают добавки, или замечу кто с кем сидит - и подумаю о том и этом. Потому что если что-то делать, то не бессмысленно. Эта работа официанта для меня и выгодна,- и приятна, и интересна.

Но не это главное. Главное - совсем другое. То, о чем уже много раз говорил и писал и с чем воюю лет тридцать, без видимого результата, но борьбы той прекратить не хочу и не могу.

Воюю за то, чтобы в Доме Сирот не было работы интеллигентной или простой, умной или глупой, чистой или грязной - работы для барышень и работы для рядовой голытьбы. В Доме Сирот не должно быть трудящихся только физически или только умственно.

В городском интернате на Дельной с огорчением и отвращением смотрят на то, как я подаю руку уборщице, причем даже тогда, когда она моет лестницу и руки ее мокры. <...>

Уважаю честных работников. Их руки для меня всегда чисты, и мнение их - на вес золота. <...>

<...> Римского папу называют святым отцом, сановники преклоняют перед ним колени и целуют его туфлю. И тот же папа каждый год моет в костеле ноги двенадцати нищим. <...>

Кто говорит: “Физическая работа - грязная” - врет. Хуже, когда лицемер говорит: “Любая работа не позорна”, но сам избирает только чистую работу...

<...>

Поливаю цветы. Моя лысина в окне - такая хорошая цель.

У него карабин. Почему он стоит и смотрит спокойно?

Нет приказа.

А может быть, до военной службы он был сельским учителем или нотариусом, дворником?

Что бы он сделал, если бы я кивнул ему головой? Дружески рукой помахал?

Может быть, он не знает даже, как все на самом деле?

Он мог приехать только вчера, издалека... [103, с. 301-375].

 

Это последняя строчка Януша Корчака.

Он искал человека даже в эсэсовце.

Многоточие - Его рукой...

А. ШАРОВ:

Пятого августа сорок второго года... Дом Сирот - дети и взрослые - выстроился на улице. Корчак и его дети начинали последний путь. Над детским строем развевалось зеленое знамя Матиуша. Корчак шел впереди, держа за руки двух детей...

Колонна обреченных детей с детской силой и бесстрашием разрезала самый строй фашизма [106, с. 216].

 

РЕМБА (очевидец):

Дети построились по четверо. Корчак с высоко поднятой головой шел впереди... Второй отряд вела Стефания Вильчинска, третий - Бронятовска... четвертый - Штернфельд... Это были первые евреи [гетто], которые шли на смерть с честью, презрительно глядя на людоедов [107, с.

Быстрый переход