Путь лежал в Мерсию.

Закат. Небеса красны и оранжевы, с багровыми тучами, низко и тяжело нависшими над линией горизонта. Прямо над головой – Кора, одевающая все предметы червонным золотом. Посреди зеленого луга квадратная площадка, выложенная камнем. На площадке выставленное на всеобщее обозрение тело.

Объятое пламенем.

На главной площади города Мерсия собралось почти пятьдесят тысяч человек, и только особые способности Тарранта позволили ему с Дэмьеном беспрепятственно подойти к самому краю площадки. Ветер стоял вроде бы западный, но он то и дело менял направление, принося с собой запах горения, едкий запах паленого человеческого тела. Даже Тарранту было не по себе – из‑за запаха или из‑за того, что под этим запахом подразумевалось.

Здесь жгли – а вернее, уже сожгли – городскую Мать.

Дэмьен знал, что точно то же самое происходило и в других городах. До путешественников доходили такие слухи, а однажды они сами успели побывать на пожарище. Но никогда еще не становились свидетелями ничего подобного. Никогда не видели многотысячных толп, охваченных такой жаждой причинять страдания. Никогда еще общий дух порчи, витающий над здешним краем, не проступал так зримо и явственно, сам по себе преобразуя Фэа, причем настолько мощно, что Дэмьену порой казалось, будто он вот‑вот задохнется.

Его внимание привлекло к себе какое‑то движение возле площадки, да и Таррант вроде бы сразу весь напрягся. К площадке, покрытой дымящимся пеплом, подскакал всадник в белых, расшитых золотом одеждах. Высокий и величественный, он восседал на одном из лучших скакунов, привезенных сюда Мелсом Лестером, – это был изящный жеребец, белая грива и хвост которого веяли на ветру. Подъехав к обугленному трупу, он повернулся к толпе лицом и приветствовал ее жестом, наполовину религиозным, наполовину – воинским.

Это был Тошида.

Его власть была очевидна, само его появление действовало подавляюще. В стране, в которой сейчас повсеместно воцарились насилие и хаос, он держал в своих руках бразды правления этим городом столь же уверенно и непринужденно, как поводья своего скакуна. И толпа повиновалась ему столь же безропотно, как конь. Он призвал людей королевским жестом к молчанию – и они подчинились; он призвал к вниманию – и они начали слушать, он объявил о победе, одержанной Мерсией над врагами, – и толпа ответила со страстью, граничащей с массовой истерией. Все было точно так же, как в других городах, подметил Дэмьен, и все же чуть сильнее. Потому что здесь всеобщая ярость была сфокусирована и поставлена под контроль. А всеобщая ненависть направлена в одну сторону, очищена от примеси иных чувств… и употреблена если не во благо, то во имя достижения некоей цели.

Отвратительный спектакль наконец закончился. Толпа начала неторопливо рассеиваться, пожарные принялись убирать все еще дымящиеся угли. Нынче вечером начнутся пиры – в городе Мерсия будут праздновать освобождение от тирании. Никто не поставит под сомнение тот факт, что смерть Матери освободила жителей города от господства ракхов. Никто не вспомнит о том, что аналогичные расправы, уже прошедшие во многих городах чуть ли не по всему побережью, стали не триумфальным завершением событий, а, зловещей прелюдией.

Дэмьен посмотрел на Тарранта; Охотник промолчал, однако едва заметно кивнул. Когда толпа вокруг обоих путешественников подрассеялась, они побрели в северном направлении, причем Таррант организовал Затемнение, с тем чтобы люди смотрели в другую сторону – куда угодно, только не на них. Довольно скоро они подошли к дворцу Регента – или теперь его уже следовало называть дворцом Патриарха? – и без каких бы то ни было осложнений вошли внутрь. Стоило кому‑нибудь из гвардейцев обратить на них внимание, как Творение ликвидировало внезапно вспыхнувший интерес. Так они поднялись на верхние этажи частного флигеля, в котором жил Тошида.