Они продолжили путь. Глубже и глубже в Избытие, пока тьма не поглотила последние проблески света, остававшиеся у них за спиной, и все вокруг не превратилось в кромешное и беспросветное море мрака. Холодные камни поскрипывали под подошвами – крошечные замороженные волны, окаменевшие водовороты. Земля была такой твердой, что вскоре у всех разболелись ноги, и теперь путники ступали с особой тщательностью и осторожностью, чтобы не причинить себе дополнительных страданий. У Дэмьена начала побаливать голова.

Затем фактура почвы у них под ногами изменилась, став еще более неровной и рваной. После небольшой перепалки они решили не обходить этот участок, а попробовать форсировать его напрямик. Но идти здесь было очень тяжело, камни попадались острые, а когда путники спотыкались, что происходило то и дело, они разбивали себе в кровь руки и колени, не говоря уж о мелких царапинах и порче одежды. Выбравшись, наконец, на другую сторону трудного участка, они вынужденно устроили небольшой привал и перебинтовали многочисленные порезы и раны, предварительно смазав их предложенным Хессет бальзамом. Иные раны оказались настолько скверными, что Дэмьен подумал о том, не прибегнуть ли к Исцелению, но когда, подняв глаза, вопросительно посмотрел на Тарранта, тот отвернулся и, нахмурившись, посмотрел вдаль, на запад, словно опасаясь того, что незримые щупальца Принца могут дотянуться до группы даже здесь, и пытаясь каким‑то образом предотвратить это. Поэтому, невольно содрогнувшись, Дэмьен поднялся на ноги, взвалил на плечи поклажу и заставил себя подумать о том, что испытываемые им сейчас неудобства и даже страдания – сущие пустяки по сравнению с тем, что приготовит им враг, если неосторожное Творение заставит его обратить на них внимание.

Прошло два часа. Три часа. Они часто останавливались, щадя Йенсени, но девочка, явно изнемогая, усталая, а теперь к тому же вся забинтованная, ни на что не жаловалась. «Боится, что мы ее бросим, – подумал Дэмьен. – Боится, что, если она станет такой непосильной обузой, мы проклянем и ее, и себя за то, что взяли ее с собой». Страдания, совершенно очевидно испытываемые девочкой, разрывали ему сердце, и не раз он каким‑нибудь жестом выказывал ей свое участие: гладил ее по плечу или по волосам или подавал ей руку перед подъемом на особенно крутой взгорок.

И тут они увидели кости.

Сперва путники даже не поняли, что это такое. Призрачно‑белые деревья здесь настолько разрослись, что сначала они подумали, будто маленькие белые кусочки на земле как‑то связаны с деревьями: ростки, может быть, или корни, или сломанные и упавшие наземь ветки. Но подойдя поближе, они различили в слабых лунных лучах остов грудной клетки, белые тонкие спицы, которые некогда были человеческими пальцами, ужасные глазницы пустого черепа.

Кости. Кости зверей. Целый скелет, практически не поврежденный. Дэмьен присел на корточки, раздвинул челюсть на черепе. Вне всякого сомнения, травоядное. Забрело сюда, должно быть, в поисках пищи и стало добычей… Но чьей же? Подняв глаза, он вопросительно посмотрел на Тарранта.

– Никаких признаков колдовства, – прошептал тот. Затем тоже присел на корточки рядом с Дэмьеном и приступил к более тщательному осмотру. – Никаких признаков насильственной смерти. – Он накрыл скелет рукой, закрыл глаза, сделал глубокий вдох. – Ни запаха страха, ни даже памяти о запахе страха.

Дэмьен судорожно сглотнул слюну.

– Это скверная новость.

Охотник открыл глаза.

– Скверная, – согласился он.

– А вы можете применить Познание?

– Разумеется. – Бледные глаза замерцали. – Вопрос в том, стоит ли рисковать.

Дэмьен посмотрел на Хессет. Она едва заметно кивнула; видно было, что она нервничает.