Всадник был высокий, худой человек, жилистый и костлявый, но, по всей видимости, чрезвычайно сильный физически. Чувствовалось, что он всю жизнь занимался ратными трудами, которые не дают полнеть и в то же время закаляют и укрепляют мускулы. Его загорелое и веснушчатое лицо с острыми чертами и зловещим выражением говорило о сочетании властности, дерзости и изворотливости в нраве его обладателя, причем каждое из названных качеств по очереди брало верх над всеми остальными. Рыжеватые волосы и брови, из‑под которых смотрели пронизывающим взглядом серые глаза, завершали малопривлекательный облик незнакомца.

При нем была пара седельных пистолетов в кобуре, еще одну пару он заткнул за пояс, хотя и старался скрыть их, застегнув свой камзол. На нем был ржавый стальной шлем, куртка из буйволовой кожи старинного покроя и перчатки. Правая перчатка была покрыта маленькими стальными пластинками и напоминала старинную латную рукавицу. Длинный палаш завершал его вооружение.

– Итак, – сказал карлик, – грабеж и убийство снова восседают в седле.

– Да, да, Элши, – отвечал бандит. – твое лекарское искусство помогло мне снова сесть на моего гнедого.

– И забыты все обещания исправиться, которые ты давал во время болезни, – продолжал Элшендер.

– Отброшены за ненадобностью, заодно с целебным питьем и размоченными сухарями, – заявил бывший больной, нимало не смутившись.

– Помнишь, Элши, эти строчки, ведь ты хорошо знаком с их автором?

Коли черт здоров, то на кой ему черт врачи?

А коль болен черт, он и черта просит: лечи!

– Что верно, то верно, – сказал отшельник. – Скорее отучишь волка от сырого мяса или ворона от падали, чем тебя от твоего проклятого ремесла.

– А что ты от меня хочешь? Это же у меня врожденное – в крови. Недаром все мужчины из рода Уэстбернфлетов в течение целых десяти поколений занимались разбоем и угоном скота. Все они много пили, прожигали жизнь, жестоко мстили за легкую обиду и никогда не наживали никакого добра.

– Верно, – согласился карлик. – И из тебя вышел такой матерый волк, что тебя нельзя и близко подпускать к овчарне. Ну, а какие дьявольские козни строишь ты сегодня?

– А что подсказывает тебе твоя мудрость?

– Я знаю только одно, – отвечал карлик, – что намерения у тебя не добрые, дела будут плохие, а исход их – и того хуже.

– Как раз за это ты меня и любишь, папаша Элши, не так ли? – сказал Уэстбернфлет. – Ты всегда так говорил.

– У меня есть причины любить всех, – отозвался отшельник, – кто причиняет горе людям, а на твоей совести немало пролитой крови.

– Ну нет, в этом ты меня не вини. Я никогда не проливаю крови, пока мне не окажут сопротивления, а тут уж, сам знаешь, можно легко выйти из себя.

Если на то пошло, нет ничего зазорного в том, чтобы обрубить гребешок молодому петушку, который кукарекает слишком нахально.

– Не намекаешь ли ты на юного Эрнсклифа? – несколько взволнованно спросил отшельник.

– Нет, я намекаю не на него. Пока еще не на него. Но его черед может прийти, если он не уймется, и не уберется восвояси в свою нору, и не перестанет тут резвиться, уничтожать последних оленей в наших краях, да разыгрывать из себя судью, да писать письма влиятельным людям в Эдинбург о беспорядках в стране. Не мешает ему быть поосторожнее.

– Тогда это Хобби из Хейфута, – сказал Элши. – Что он тебе сделал?

– Что сделал? Ничего. Просто болтал, будто бы я не стал играть в мяч на масленице, потому что испугался его. А на самом деле я боялся лесничего, у которого был приказ меня арестовать.