– Кто это ждет помощи из Англии? – воскликнул Маршал напыщенным тоном театрального героя. ‑

Кузен мой, Эллисло? Нет, мой кузен,

Коль суждено нам пасть…

– Ради бога, – взмолился Эллисло, – хоть сейчас избавьте нас от своих глупостей.

– Ну что ж, хорошо, – ответил тот, – тогда вместо глупостей дарую вам свою мудрость, какова бы она ни была. Если мы и выступили как дураки, давайте же не будем отступать как трусы. Мы уже натворили достаточно, чтобы навлечь на себя подозрение и мщение правительства. Так нечего сдаваться, пока мы не сделали хоть что‑нибудь, чтобы их заслужить. Ну что? Неужели никто не хочет произнести тост? Тогда я покажу пример.

Поднявшись с места, он наполнил пивной бокал до краев красным вином и жестом предложил всем последовать его примеру и встать. Все повиновались – более именитые гости несколько неохотно, другие – с энтузиазмом.

– Итак, друзья, я провозглашаю главный тост сегодняшнего дня: за независимость Шотландии и за здоровье нашего законного монарха, короля Иакова Восьмого, высадившегося в Лотиане и, как я полагаю, уже захватившего свою старинную столицу!

Он осушил бокал до дна и швырнул его через плечо.

– Пусть никогда, – заявил он, – менее достойный тост не осквернит его!

Все последовали его примеру и под звон разбивающегося стекла и громкие выкрики поклялись сражаться и умереть за политические идеалы, провозглашенные в тосте.

– Вы сделали первый шаг при свидетелях, – шепнул Эллисло Маршалу,

– однако, я полагаю, это даже к лучшему. Так или иначе, мы не сможем теперь отступить от намеченного пути. Только один человек (он устремил взгляд на Рэтклифа) отказался поддержать тост, но к этому мы еще вернемся позже.

Поднявшись, он обратился к собравшимся с горячей речью, обличавшей правительство и его мероприятия; в особенности он обрушился на договор об унии с Англией, который, по его утверждению, лишил Шотландию независимости, свободы торговли и чести, опутал ее цепями рабства и бросил к ногам соперника, против посягательств которого она в течение стольких лет с честью защищала свои права, преодолевая огромные опасности и проливая реки крови.

Вопрос был жгучий, и он нашел живой отклик у всех присутствующих.

– Наша торговля пришла в полный упадок, – отозвался с другого края стола старый Джон Рукасл, джедбергский контрабандист.

– В сельском хозяйстве застой, – сказал лэрд Впоукен‑Герт‑Флоу, на землях которого с сотворения мира не росло ничего, кроме вереска и черники.

– Каленым железом выжигают нашу веру, – сказал прыщеватый пастор епископального молитвенного дома в Кирк‑Уистле.

– Чего доброго, скоро мы не посмеем ни подстрелить оленя, ни поцеловать девушку без разрешения совета старейшин или церковного казначея, – заметил Маршал‑Уэллс.

– Ни распить четверть бренди морозным утром без разрешения акцизного, – подхватил контрабандист.

– Ни выехать в горы темной ночью, – воскликнул Уэстбернфлет, – не спросив разрешения у молодого Эрнсклифа или у мирового судьи, пляшущего под дудку англичан! Ведь были же золотые денечки на границе, когда ни миром, ни правосудием там и не пахло!

– Вспомним, сколько зла нам причинили в Дарьене и Гленко, – продолжал Эллисло, – и возьмемся за оружие, дабы защитить наши права, наше состояние, нашу жизнь и наши семьи.

– Отстоим истинно епископальное посвящение в духовный сан, без коего немыслимо законное духовенство, – добавил священнослужитель.

– Положим конец пиратским налетам Грина и других английских грабителей на наши суда, ведущие торговлю с Индией, – сказал Уильям Уиллисон, бессменный шкипер и один из совладельцев брига, ежегодно совершавшего четыре рейса между Кокпулом и Уайтхэвеном.