Урожай созрел, и нам остается только кликнуть жнецов.

– Приветствую это от всей души, – сказал Маршал. – Чем больше шума, тем веселее охота.

У сэра Фредерика был угрюмый и озабоченный вид.

– Пойдемте со мною, мой дорогой друг, – сказал Эллисло помрачневшему баронету, – мне нужно сказать вам по секрету кое‑что, чем вы останетесь довольны.

Они вошли в дом, оставив Рэтклифа и Маршала во дворе.

– Итак, – сказал Рэтклиф, – люди ваших политических убеждений настолько уверены в падении теперешнего, правительства, что даже не считают нужным скрывать свое участие в заговоре.

– Может быть, мистер Рэтклиф, – отвечал Маршал, – действия и настроения ваших друзей и нуждаются в том, чтобы их скрывали, а мне больше по душе то, что мы можем действовать открыто.

– А ведь вы, – продолжал Рэтклиф, – несмотря на ваши врожденные недостатки: легкомыслие и горячность (простите, мистер Маршал, но я прямой человек), обладаете природным здравым умом и благоприобретенными знаниями; так неужели вы настолько одурели, что позволили втянуть себя в это отчаянное предприятие? Как чувствует себя ваша голова, когда вы принимаете участие в этих опасных совещаниях?

– Не так крепко на плечах, – ответил Маршал, – как в тех случаях, когда я веду беседу о псовой или соколиной охоте. Я не обладаю хладнокровием моего кузена Эллисло, который говорит о государственной измене, будто читает детские стишки, и когда теряет, а потом находит свою очаровательную дочку, то выказывает при этом меньше чувства, чем я, потеряв щенка своей борзой. Мой характер далеко не столь закален, а моя ненависть к правительству не столь велика, чтобы ослепить меня и заставить забыть об опасности нашего предприятия.

– Тогда почему же вы идете на этот риск?

– Почему? Я всем сердцем предан бедному изгнаннику королю, да и мой отец когда‑то принимал участие в деле при Киллнкрэнки. Кроме того, у меня свои счеты с придворными из объединенного правительства, с теми, кто продал прежнюю независимую Шотландию.

– И ради этих призрачных целей, – возразил его наставник, – вы готовы ввергнуть родину в пучину войны и подвергнуть себя опасности?

– Я готов? Что вы! Просто чему быть – того не миновать. А опасность – что ж, лучше встретиться с нею завтра, чем через месяц. А то, что она пожалует, в этом я не сомневаюсь. И, как говорят в народе, чем скорее, тем лучше. На то и дана молодость.

Что касается риска быть повешенным, то, выражаясь словами сэра Джона Фальстафа, я на виселице буду выглядеть не хуже, чем любой другой. Помните конец старой баллады?

Так весело, отчаянно

Шел к виселице он,

В последний час в последний пляс

Пустился Макферсон.note 9

– Мистер Маршал, мне вас жаль, – сказал его суровый советчик.

– Я очень признателен вам, мистер Рэтклиф, но я не хотел бы, чтобы вы судили о нашем деле по тем оправданиям, которые я сам для него нахожу. В нем участвуют головы поумнее моей.

– И более умные головы, чем ваша, могут с равным успехом полететь с плеч, – сказал Рэтклиф предостерегающим тоном.

– Все может быть, но важно, чтоб на сердце было всегда легко. И, дабы от ваших увещаний у меня не стало тяжело на сердце, давайте пока расстанемся, мистер Рэтклиф, а за обедом вы увидите, что мрачные предчувствия не отняли у меня аппетита.