Однако в одном отношении он выказал как родственные чувства, так и понимание собственной неполноценности: тогда как сам он бежал от люде», скрывался под различными именами и личинами и настойчиво распространял слухи о своей смерти (причем я поддерживал их ему в угоду), он передал в мое распоряжение доходы от большей части своих владений, главным образом тех, которые ранее принадлежали твоей матери и затем перешли к нему, как к наследнику по мужской линии. Он мог думать, что проявляет необычайное великодушие, в то время как, по мнению всех беспристрастных свидетелей, он всего лишь выполнял свой родственный долг, понимая, что, по сути дела, если не по букве закона, тебя следует считать наследницей матери, а меня – твоим законным опекуном. Однако вместо того, чтобы чувствовать себя обязанным сэру Эдуарду, меня коробило оттого, что эти деньги выдавались мне скудными порциями, по усмотрению мистера Рэтклифа. Кроме того. тот брал с меня расписки под заклад моего фамильного имения Эллисло на все те суммы, которые я просил у него помимо положенного мне содержания; таким образом, он мало‑помалу завладел всем моим имуществом. Или, если все это кажущееся дружеское расположение со стороны сэра Эдуарда было рассчитано лишь на то, чтобы поставить под свой полный контроль все мои дела и получить возможность разорить меня в любой момент, то, повторяю, я еще менее склонен чувствовать признательность за его мнимые благодеяния.

Примерно осенью прошлого года он появился в наших краях; не берусь судить, был ли этот шаг продиктован его расстроенным воображением или являлся частью того плана, о котором я только что упомянул. Сам он, кажется, утверждал, что его привело сюда желание увидеть памятник, поставленный по его распоряжению в часовне, над могилой твоей матери.

Мистер Рэтклиф, в это время оказавший мне честь поселиться в моем доме, тайком провел его в часовню. Как он впоследствии рассказывал, результатом этого посещения явилось то, что несчастный впал в невменяемое состояние и несколько часов скитался по ближним пустошам. Придя в себя, он решил построить себе хижину в самом глухом месте, поселился в ней и стал чем‑то вроде сельского лекаря – надо сказать, что и в лучшие дни он проявлял склонность к подобного рода занятиям. Примечательно, что мистер Рэтклиф не сказал мне обо всем этом ни слова и поэтому лишил меня возможности должным образом позаботиться о несчастном родственнике покойной жены, наоборот, он потакал его сумасбродствам и даже поклялся молчать. Он часто посещал сэра Эдуарда и помогал ему строить его убежище, что, по‑моему, было самой нелепой затеей, и больше всего они, по‑видимому, боялись, как бы их отношения не стали известны.

Местность была открытая со всех сторон, и в тех случаях, когда к ним кто‑нибудь приближался, Рэтклиф прятался в небольшой пещере, вернее в заброшенном склепе, который они обнаружили поблизости от большого гранитного столпа. Ты сама понимаешь, дорогая, что у них была какая‑то серьезная причина для такой скрытности. Итак, в то время как я полагал, что мой несчастный друг живет в обществе монахов‑траппистов, на самом деле он в течение многих месяцев разыгрывал свою странную роль, живя всего в пяти милях от моего дома и регулярно получая сведения о самых интимных сторонах моей жизни либо через Рэтклифа, либо через Уэстбернфлета и других людей, которых он имел возможность подкупать.