— Хару говорит: трое.

— Мы с Хиратой опросили всех, кого нашли в тюрьме, проверили, где они были прошлой ночью, обыскали казармы на предмет испачканной кровью одежды, — отчитывался Сано, — и не видим причин думать, что в нападении замешан кто-то, помимо тех двух тюремщиков.

— А что, если он был не из тюрьмы? — спросила Рэйко, все же беспокоясь о несоответствиях в его с Хару версиях. — Я думаю, он священник из Черного Лотоса. Пытался запугать Хару, чтобы она созналась в убийствах и поджигательстве.

— Точнее, она так сказала, — скептически заметил Сано. — Когда двое тюремщиков повинились, я расспросил их о том, как все было. Они говорят, что только велели Хару молчать, и больше ничего. Заключенные из соседних камер тоже ничего не слышали.

— Эти тюремщики, должно быть, сектанты и покрывают своего главаря, — возразила Рэйко. — А заключенные могут лгать из страха перед тюремщиками.

Сано покачал головой. Его профиль стал тверже — было видно, что он раздражен.

— Если кто и лжет, то Хару. Она явно пытается использовать случившееся, чтобы выбраться из тюрьмы. Я в отличие от тебя на это не куплюсь.

Рэйко задумалась над фразой Хару о мальчике, и сомнения снова напомнили о себе.

— Ты что-то сказала? — спросил Сано, с подозрением глядя на нее через окно.

— Нет, ничего. — Рэйко отвернулась, чтобы он не разгадал ее мыслей.

Надо как-то сказать ему, что Хару опознала в ребенке сына Тиэ, но тогда он станет выпытывать, что еще говорила Хару. Отношения с мужем виделись Рэйко неким домом, который они строили вместе, а ее тайны — невидимыми трещинами в фундаменте. Решение утаить что-либо от Сано подрывало основание дома; каждый сдвиг в этом деле разрушал ее брак, дотоле незыблемый. Рэйко захотелось все бросить, помириться с Сано и наладить семейный уют, однако в сложившейся ситуации она считала нужным стоять за Хару. К тому же в глубине души чувствовала, что права, защищая ее. Досадуя на упорное нежелание Сано принять ее сторону, она сказала:

— Что говорить, удобно прикрываться «случайным» нападением. Ведь если бы ты не забрал Хару из отцовского дома, ничего бы не произошло. Неужели тебе доставило удовольствие отдать невинного человека в руки убийц?

— Дело не в том, что мне нравится, а что не нравится. Дело в уликах. — Сано отвечал с горячностью, и Рэйко поняла, что задела его за живое. Очевидно, он был не настолько уверен в виновности Хару, как ему хотелось, и боялся покарать незаслуженно. — Хару — преступница, а тюремщиков не раз уличали в подобных надругательствах.

— Ты, похоже, решил опустить доказательства в ее пользу, — рискнула возразить Рэйко, видя, что Черный Лотос вот-вот возьмет верх.

Сано пораженно воззрился на нее.

— По-твоему, я ради собственной выгоды подтасовываю улики? Ты, должно быть, совсем помешалась на Хару, если считаешь меня способным на такую низость!

Рэйко спохватилась, что зашла слишком далеко и своими попытками поддеть Сано сделала только хуже.

— Я так не считаю. Я только хотела, чтобы ты взглянул на вещи беспристрастно и изменил…

— Ты еще смеешь учить меня беспристрастности? — Сано выглядел взбешенным. — Ты, проявляющая пристрастие во всем, что касается Хару! Она для тебя теперь дороже всего! — кричал он, забыв, что вокруг люди. — Как ты не видишь: она же тебя портит! Ты становишься такой же упрямой и изворотливой! Давай оставайся с ней, если тебе так нравится. Пусть ломает нам жизнь. Мне уже все равно — вы обе мне осточертели!

Ярость и боль мужа ужаснули Рэйко.