-  Засада за поворотом! - предупредил Ефим, который лучше меня ориентировался на местности.

    Мы доскакали до изгиба дороги и поскакали по прямой. Нас никто и не окликнул. Я вздохнул с облегчением. Вступать в ночной бой после такого напряженного, насыщенного событиями вечера, было явным перебором. Вообще пока все складывалось удачно, погони не было, и кони неслись как птицы. Лошадей Иван подобрал хороших. Мне достался высокий донец с широкой спиной и нетряским шагом. На двойную тяжесть он пока никак не реагировал, шел стандартной рысью.

    -  Вторая застава, - опять предупредил Ефим.

    -  Господи, пронеси, - прошептал я.

    И опять нас пронесло. Теперь до хутора оставалось всего ничего, немногим больше версты. Особенных подлян от магистра, помня о его разговоре с Моргуном, я сегодня не ждал. Тушить и жарить нас собирались завтра ночью, так что на какое-то время можно было расслабиться. Однако, этот вечер все-таки не кончился без небольшой неприятности. Причем не со стороны врагов, своих. Только Иван начал открывать ворота хутора, как с чердака грянул выстрел. Спешиться успел только он один, остальные были еще в седлах и вполне могли попасть под пулю.

    -  Не стреляйте, свои! - закричал я.

    -  Какие-такие свои, - откликнулся с чердака пьяный голос Истомина, - что есть свои?

    -  Господин штабс-капитан! Прекратить стрельбу! - заорал я командным баритоном.

    -  Есть прекратить стрельбу! - повторил команду старый дурак.

    Мы с опаской въехали во двор, опасаясь новых сюрпризов.

    Из избы с зажженным фонарем выбежал парикмахер.

    -  Это вы! Слава богу! А у нас тут немного, того, не совсем порядок…

    -  Где это они достали вина? - сердито спросил я, подавая ему в руки обмякшее тело спасенной женщины.

    -  А я знаю, где? - откликнулся он и понес женщину в дом.

    Я соскочил с коня и принял у здоровяка на руки холодное тело Екатерины Дмитриевны. Она на это никак не отреагировала, лежала у меня на руках, безжизненно свесив голову.

    -  Сейчас все будет хорошо, - бормотал я, внося ее в теплую хату.

    Следом за нами в избу внесли Марьяшу.

    -  Господи, что же эти изверги с ними такое сделали, - причитал Степаницкий, помогая укладывать женщин по лавкам.

    Поморозиться они не могли, скорее всего, переохладились. Что делать в таких случаях, я знал весьма приблизительно. Когда-то читал, что после переохлаждения необходим внешний источник тепла.

    -  Печь топлена? - спросил я у единственного дееспособного соратника, парикмахера.

    -  Протопил, как вы уехали! На ней сейчас отдыхает Александр Егорович,

    -  Убрать, к чертовой матери! - закричал я неизвестно на кого и кому. - Баб на печь!

    Здоровяк, не говоря ни слова, снял с печи бессознательное тело хозяина, и мы уложили на лежанку женщин.

    Теперь можно было хотя бы отдышаться.

    -  Господа, мне тоже холодно! Почему никто не думает обо мне! - послышался возмущенный голос Похлебкина.

    В горнице наступила полная тишина. Лично моя чаша терпения в тот момент оказалась переполненной. Каюсь, я поступил если и не подло, то, несомненно, неоправданно жестоко. Взял бедного губернского секретаря за шиворот, приподнял сзади за штаны и вышвырнул из теплой комнаты на улицу. Когда же бедняга, не успев определить вектора притяжения земли, шлепнулся на живот посередине двора, добил его словом:

    -  Если я еще услышу твой голос, то оторву голову.