В этот момент выступление штабс-капитана окончательно сломило волю и самоуважение участкового-уполномоченного. Истомин подошел ко мне своей танцевальной походкой, которой он к тому же попытался придать схожесть со строевым шагом, и, вытянувшись по стойке смирно, гаркнул:

    -  Ваше превосходительство, прикажите повесить подлеца за оскорбление русского офицерства?!

    Такая перспектива, как повешенье, к тому же исходящая от одетого в военную форму штабс-капитана, обращение к неведомому «превосходительству», добили бедолагу. Станислав Константинович опять не сдержал порыв, и до нас тотчас докатилась новая волна миазмов, заставившая, зажав носы, отступить от него еще дальше.

    Однако, это отступление не успокоило станового, он необыкновенно быстро вскочил на резвые ножки и уже осознанно повалился на колени, крича плачущим голосом:

    -  Помилуйте, ваше превосходительство, не лишайте живота последнего!

    Эта просьба с учетом роскошного, необъятного пуза, просителя вызвала необычный взрыв смеха у недавних арестантов. Однако, становой общего веселья не поддержал, напротив, заверещал с еще большим напором:

    -  Не за себя прошу, за малых сирот-детушек, да за горькую вдову, жену-красавицу и старую свою старушку-матушку!

    В этом крике души напрямую зазвучали настоящие эпические, былинные мотивы. Я подождал, когда он вновь вернется к началу и скажет что-нибудь вроде: «Ой, ты, гой еси, свет наш, батюшка», однако, Станислав Константинович ничего такого говорить не стал, а принялся усиленно стучать своей большой головой с широким лбом, обрамленным льняными кудрями, по матери сырой земле.

    Нужно было, пока он тепленький, его допросить, но меня отвлек Посников. Он подошел и, не глядя в глаза, холодно спросил, где Катя. Я вспомнил, что оставил ее умирать от страха одну в лесу, и от досады стукнул себя по лбу:

    -  Совсем забыл, она ждет за забором, сходи за ней.

    Родиона как ветром сдуло, а я взялся за пристава:

    -  Кто вас сюда послал? - крикнул я ему с приличного расстояния, куда не доходили естественные запахи.

    -  Исправник Михаил Маркович! - крикнул в ответ Станислав Константинович, пропуская очередной земной поклон.

    -  Он тоже в доле у Моргуна?

    Как ни странно, вопрос становой пристав понял совершенно правильно и тотчас заложил начальника:

    -  Еще в какой доле, ваше превосходительство, мне-то одни крохи перепадают, а он столько имеет, что и царю-батюшке не снилось!

    -  Жалобу Моргун подал? - вновь спросил я.

    -  Они-с, Иван, то есть Тимофеевич, а также присовокупились Улаф Парлович.

    О самих жалобах я был в курсе дела из подслушанной речи станового и повторить их его не попросил.

    -  Так прикажите повесить подлеца, ваше превосходительство? - напомнил о себе Истомин.

    Что делать с «подлецом», я не знал. Воинство его сбежало без оружия и больше не представляло реальную опасность, однако, и отпускать пристава с миром было опасно. Что ни говори, но как только он окажется на свободе, тотчас бросится жаловаться на наш разбой, а за своих его коллеги могли и отомстить. Мне показалось, что самым разумным будет оставить его в заложниках.

    -  Пусть пока живет, - ответил я штабс-капитану, - прикажите посадить его в сарай под арест, может быть, он еще на что и сгодится.