На мое счастье, гостей в доме не было, и мы с Екатериной Дмитриевной оказались «тет-на-тет», как говорила одна моя простецкая знакомая.

    Екатерина Дмитриевна, избавившись от головной боли, была в меру оживлена и одета в тяжелое бархатное платье с соблазнительным вырезом, совершенно, на мой взгляд, неуместное в такой тесной компании. Тем более, что ее наряд очень контрастировал с моей поддевкой, в которой я начал чувствовать себя клоуном.

    Поблагодарив меня за медицинскую помощь, хозяйка довольно быстро повернула разговор к злополучной Жорж Санд, французской писательнице и половой разбойнице, пожиравшей, если я чего-то не перепутал, великих людей XIX века.

    Я про нее ничего толком не знал, только слышал, что у нее были какие-то сложные отношения с Альфредом Мюссе и Шопеном. Читать ее романы, набитые французским любовным вздором, мне не доводилось, поэтому участвовать в литературных восторгах Екатерины Дмитриевны было скучно.

    Гораздо любопытнее было следить за выражением ее лица, жестикуляцией и сравнивать с женщинами прошедшего и грядущего веков.

    Ничего подобного я там не встречал. Если дамы прошлого были большей частью жеманны, грубоваты и раскованы в межполовых отношениях, что проявлялось, как минимум, в двусмысленных шутках и откровенных взглядах - дамы моего времени умны, прелестны, тонки, изысканы и прекрасны, но об этом как-нибудь в другой раз - то представительница XIX века поражала своей бестелесной духовностью. У меня начало складываться впечатление, что цель жизни моей героини - встретить доброе любящее сердце, вкусить очищающее страдание и «душа об душу» предстать перед Творцом в непорочной чистоте.

    Никакого голоса плоти я не смог различить в ее возвышенном монологе о романтической любви. Возможно, в эту эпоху попадались и земные женщины, с обычными человеческими устремлениями, но если таких, как Екатерина Дмитриевна, много, то можно только позавидовать и посочувствовать их мужьям. Возможно, они и приносили себя в жертву «мужской похоти» ради мира в семье и зачатия детей, но жертва эта была обоюдно скучная.

    Мой сравнительный анализ внезапно был прерван обращенным ко мне монологом, начало которого я не расслышал:

    -  …как я вам завидую! Вы воочию видели проявление высокого духа, чистоты помыслов, красивую, возвышенную, чистую любовь.

    Я не очень понял, где это все должен был видеть, и что-то промычал с сочувственной улыбкой.

    -  …Разве сейчас есть такая высокая жертвенная любовь, какая была в старину! Стоит вспомнить юного Вертера, бедную Лизу!

    Теперь стало ясно, о чем говорит моя очаровательная собеседница.

    -  Я думаю, что и в ваше время достаточно примеров высоких романтических отношений… - начал, было, я придумывать комплимент.

    -  Что вы, Алексей Григорьевич! Наш век пронизан цинизмом, плотскими (она покраснела!) устремлениями.

    -  Не может быть! - с ужасом вскричал я. - Глядя на вас, можно думать только о возвышенном!

    -  При чем здесь я, - грустно промолвила красавица. - Я уже стара, у меня все в прошлом.

    -  Это как посмотреть. Ведь и у вас были великие моменты в жизни, мне говорили, что вы были замужем…

    -  Замужество - совсем другое. В моем браке не было романтической любви, в нем были искренняя привязанность, уважение,

    Мне очень хотелось узнать историю хозяйки, и я продолжил валять дурака.

    -  Я никогда не поверю, чтобы вы отдали свое сердце без любви!

    Екатерина Дмитриевна побледнела и бессильно опустила руку на скатерть.